Круги ужаса(Новеллы)

— Доброй ночи, сэр Бенджамин!

Я отвечаю вежливостью на вежливость и кланяюсь им.

Сегодня вечером этих славных людей не было дома, а мне хотелось провести время в доброй компании. Я доверился своей звезде и с большим удовольствием общался с вами. Доброй ночи, господа, а если здесь были дамы, которых я не заметил, мой нижайший поклон им, коли они не колдуньи и не испорченные девицы.

Мистер Типпс обратился в белое облачко: оно на мгновение зависло над пламенем очага и, словно нехотя, вылетело в трубу.

История марионетки

— Я — Майе… Ой! Что я говорю? Я же Урия Чикенхэд!

Слово взял смешной полишинель, ростом с три яблока, горбатый и кривоногий, одетый по ужасной моде 1830 года.

— Граждане, признайте во мне человека Майе, родившегося во Франции в тени Лувра… Хотите маринованной семги?.. Простите, вы не в силах понять меня! Я сказал «Майе», поскольку вынужденная эмиграция позволила получить вид на жительство в Англии! И если иногда моя речь перемежается предложениями ничтожных услуг и восхвалениями гастрономических изделий, не обращайте внимания на эти слова! Они составляют тайну моей личности.

… Тихий голос прошептал слова приветствия и добавил:

— Говорите, господин Майе. Заметьте, я сказал «господин Майе», а не «Урия Чикенхэд»…

— Ах! — воскликнул карлик. — Вы, наверное, великий чародей, ибо мысли мои вдруг воспарили, а дух просветлел. Наконец-то мои слова не будут расходиться с мыслями.

Но сначала обязан сделать небольшой экскурс в историю.

1830 год! Вечный и славный год! Покачнулся трон — Карл X свалился с лошади, и пришел Луи-Филипп с зонтиком под мышкой. Добропорядочный и солидный буржуа, как и я!

Ибо я — французский буржуа, здравомыслящий и уравновешенный духом гражданин. Атлас в рединготе — часть мира лежит на моих преданных плечах.

Дабы покарать меня за добродетели, злые силы создали меня таким, каким видите — горбатым, колченогим, с гноящимися глазами, смешным и отвратительным, как телом, так и одеждами. Ибо я был смешной карикатурой, недвижным двухмерным существом, символом позора. Меня отпечатали на бумаге по тридцать су за пачку, чтобы все прониклись ненавистью и презрением к буржуа.

Я оставался пугалом до того дня, когда король, бессильный перед большинством, бежал в 1848 году в Англию.

А теперь послушайте, как презренная карикатура превратилась в человека, страдающего от унизительной жизни.

Человечек Майе

В 1849 году я был всего-навсего мерзкой картинкой в пятнах ржавчины и масла, пришпиленной к дверце шкафа в кухне замка Клермон, что в пяти французских милях от Лондона.

Повар Трошар, сражавшийся под Вальми за половину жалованья, преданный королю-изгнаннику и разделивший его судьбу, в минуту злобной вспышки приковал меня к этому месту, как к позорному столбу.

— Ты, проклятый дрозд, глупец и болтун, виноват в падении короля, — кричал он мне после каждой крепкой выпивки. И поносил грязными словами, бросая в безответную карикатуру объедки и помои.

Историк, несомненно, осудил бы его, но Трошар едва разбирал названия газет, приходящих из Франции.

К счастью, идеально плоские создания не знают страданий и горестей трехмерных существ, а потому я не возмущался и не собирался мстить.

До того дня… вернее, до той ночи…

В Клермоне обитал призрак.

Прошло немало времени, пока я не узнал, почему он бродит по ночам и влачит столь жалкое существование.

Бледное и хилое создание бесшумно скользило в лунном свете и иногда издавало вздохи и стоны.

Полагаю, вначале оно пугало всех слуг, за исключением Трошара, который, засиживаясь допоздна за бутылкой джина, обзывал его плесенью и пытался прогнать с помощью половой тряпки.

Однажды в особо противную и туманную ночь призрак прошел сквозь закрытую дверь и остановился перед шкафом, к дверце которого было пришпилено мое карикатурное изображение.

— Здравствуйте, — сказал он.

Жалкие двухмерные существа не наделены даром речи, а потому я не мог ответить вежливостью на вежливость.

— Почему вы заняли мое место? — жалобно спросил он. — Оно по праву принадлежит мне.

Мое молчание, похоже, расстроило его.

— Меня зовут Чикенхэд. Урия Чикенхэд… Со слов грубияна и нахала Трошара я знаю, что вас именуют Человечком Майе. Здравствуйте, господин Майе!

Часы пробили час, и он удалился.

Через несколько ночей он направился прямо ко мне и продолжил:

— Это мой шкафчик, господин Майе, ибо в нем я сознательно свел счеты с жизнью. Я был лакеем в замке Клермон и влюбился в кухарку Сару Пинкслоп, но она отдала сердце и руку местному здоровяку, фермеру Паркинсону. Я не пережил жгучей ревности и покончил с собой, повесившись на галстуке из коричневого шелка. Не знаю, почему еженощно возвращаюсь на место своих мук, но, кажется, господин Майе, я обязан делать это.

С этой ночи я стал как бы доверенным лицом привидения Урии Чикенхэда, но должен признать, речи его особого интереса не вызывали. Однако в одну из ночей мне показалось, что его хилый дух обрел уверенность.

— Я говорил с призраком, обладающим обширными познаниями, — поделился он новостью. — Похоже, вы, заняв мое место в шкафу, стали моим должником. К примеру, я могу заставить вас бродить по замку вместо меня, но предпочитаю заключить с вами в договор, будучи по натуре добрым и честным призраком, противником ненужных ссор.

Прошло немало времени прежде, чем он продолжил монолог.

— Один и два равны трем!

Эта арифметическая истина и решила нашу общую судьбу, судьбу карикатуры Майе и призрака Чикенхэда.

Туманная фигура моего полуночного компаньона повторяла математическую аксиому, словно пересказывала магические заклятия. С уст покойника срывались вещие слова:

— Один и два равны трем! Мой ученый коллега из загробного мира, знаток — так нашептывает мне память, хотя дух мой ничего не понимает, — древних и новых наук, составляющих безмерное сокровище божественного знания. Он изучил Тантры, вник в герметические обряды жрецов, и стал посвященным… Он сообщил, что привидения, простейшая форма мыслящей жизни, населяют одномерный мир. Вы же, господин Майе, рождены богатой человеческой мыслью и обрели двухмерность… Не гордитесь, ибо каждое из измерений только усложняет нашу суть!.. Человек и вещи, относящиеся к его сфере, трехмерны, а потому тяжелы и грубы в отличие от тех, что созданы воображением. Быть может, некая наука будущего познакомит людей с существами, перемещающимися в пока еще неизвестном измерении, четвертом, и последнем. Мечтатели, которые приобретут невероятные атрибуты богов, умрут от ужаса и страданий, оказавшись в миллионы раз плотнее железа и свинца. Они будут раздавлены материей, не успев обратить взгляд к свету… Господин Майе, я в последний раз держу речь существа, близкого к божественной сути. Но мне все равно! Я не смог освободиться от земного тяготения и радуюсь, что цепи удерживают меня в этом мире… В данное мгновение вам дана невероятная привилегия приподнять завесу над величайшим людским заблуждением.