Круглая Радуга

– Чёрный рынок,– урчит Отто,– иметь с ним дело выгодно.

– Я малость занимался... – О, да и бросил остатки того гашиша Бодайна, не так ли, несколько ёбаных унций фактически, на том Анубисе, умник. Сиди и облизывайся на воспоминания—

– Приятное утро,– замечает Отто.

Слотроп натягивает обратно свой вечерний прикид, поморщенный и сильно подскочивший, но почти сухой, и сходит на берег с Отто отыскать Дер-Шпрингера. Похоже, это Шпрингер подрядил сегодняшний рейс вдоль берега. Слотроп высматривает Анубис, но корабля нигде не видно. В отдалении порталы кранов сбились в кучу, словно скелеты высясь над разрухой, что так нежданно грянула на порт. Штурм Русских по весне усложнил тут общую панораму. Белый корабль может спрятаться за любым из этих нагромождений портовых обломков. Выходи, выходи...

Шторм улёгся, ветер сегодня тих, а небо раскинулось над головой безупречной интерференцией цвета, скумбрийно-серый с синим. Где-то заводятся и лязгают военные машины. Мужчины и женщины орут вблизи и подальше на Русском. Отто со Слотропом обходят их переулками с наполовину бревенчатыми домами по сторонам, почти готовы сомкнуться над головой после столетий неприметного перекоса. Мужчины в шапках с чёрными козырьками сидят на крылечках, высматривают, нет ли в руках сигареты. На маленькой площади расставлены рыночные прилавки, деревянные рамы и старый замызганный брезент, светящийся насквозь при порывах бриза. Русские солдаты, опершись на столбы или скамейки, разговаривают с девушками в дирндльсах и белых носках до колен, почти все неподвижны как статуи. Рыночные телеги стоят без упряжек, опустив оглобли на землю или мостовую, покрыты мешковиной, соломой или остатками продуктов. Собаки принюхиваются к негативным отпечаткам танковых траков. Пара мужчин в старой тёмно-синей униформе, пробираются со шлангом и метлой, счищают мусор и каменную пыль качаемой из гавани водой. Две девчушки носятся кругами вокруг кричаще красного киоска оклеенного хромофотографиями Сталина. Рабочие в кожаных кепках, помигивая, с по-утреннему мятыми лицами, крутят педали к докам, коробки с обедом висят на рулях великов. Голуби и чайки отпугивают друг друга над крохами в сточных канавах. Женщины с пустыми авоськами торопятся мимо, призрачно невесомые. Одиночное молодое дерево на улице распевает хором птиц, которых не разглядеть.

Как Гели и говорила, на замусоренном сталью променаде, попинывая камешки, поглядывая на воду, бездельным взглядом прочёсывая пляж, не выткнутся ли где случайные часики или золотая оправа очков, в ожидании кого бы то ни было, вот он, Тот Человек. Около 50, блёклые глаза нейтрального цвета, волосы густы по бокам головы и зачёсаны назад. Слотроп машет конём из пластмассы. Дер-Шпрингер улыбается с поклоном.

– Герхардт фон Гёль, к вашим услугам.– Они обмениваются рукопожатием, хотя у Слотропа в руке неприятно закололо.

Чайки кричат, волны распрямляются на берегу: «Э»,– грит Слотроп: «Со слухом у меня не совсем того, в общем, не могли бы— так говорите Герхард фон что, простите?»– это скумбриозное небо начинает всё меньше смахивать на муар, и больше походить на шахматную доску: «Полагаю, у нас есть общая знакомая. Ну та Маргрета Эрдман. Видел её прошлой ночью. Ага...»

– Про неё ходил слух, будто она погибла.– Он берёт Слотропа под руку, и они начинают прогуливаться по променаду.

– Н-ну а про вас говорили, будто вы кинорежиссёр.

– Это одно и то же,– подносит огонь к Американским сигаретам каждого.– Те же проблемы контроля. Только интенсивнее. Как для некоторых музыкальных ушей, диссонанс на самом деле высшая форма благозвучия. Вы слыхали про Антона Веберна? Весьма печально.

– Это по ошибке. Он не виноват.

– Ха. Конечно, нет. Ошибки тоже часть этого—всяко лыко в строку. Начинаешь понимать, как всё сочетается, ja? осваиваешь структуру, привыкаешь к ритмам, и в один из дней ты больше не актёр, но уже свободен, по другую сторону камеры. Не стоит названивать распорядителям—достаточно однажды очнуться и понять, что Королева, Слон, и Король всего лишь приукрашенные калеки, а пешки, даже достигшие последнюю линию, обречены ползать в двух измерениях, и ни одна Ладья не вознесётся и не опустится, нет: полёт достался в удел одному лишь Springer'у!

– Точно, Шпрингер,– грит Отто.

Четвёрка Русских рядовых вышли из навала рухнувших гостиничных фронтонов, пересмеиваясь поперёк променада, через стенку к воде, где и стоят, бросают гладкие камешки, брыкают волны, подпевают друг другу. Не слишком-то вольный город, Свинемюнде. Слотроп информирует фон Гёля о Маргрете, стараясь не вдаваться в личное. Но какая-то тревога за Бианку, как видно проступила, Фон Гёль дёргает его руку, добрый дядюшка: «Ничего. Я бы слишком уж так не беспокоился. Бианка умный ребёнок, а мать её вряд ли богиня уничтожения».

– Вы умеете утешить, Шпрингер.

Балтика, неутихающий серый Вермахта, шепчет вдоль берега. Фон Гёль прикладывает пальцы к невидимой Тирольке перед старыми дамами в чёрном, что вышли парами погреться на солнышке. Отто начинает гоняться за чайками, выставив руки перед собой в манере немого кино, чтоб удавить, но постоянно промахиваясь мимо птицы. Вскоре к ним присоединяется прохожий с увесистым носом, сутулый, с недельной порослью оранжевого и седого на лице, в кожаном бушлате слишком большого размера и без всяких штанов под ним. Его имя Нэриш—тот самый Клаус Нэриш, специалист по аэродинамике, которого Хорст Ахтфаден слил Schwarzkommando, и никто иной. Он удерживает за шею неощипанную мёртвую индюшку. Пока они пробираются среди обломков, больших и малых, от Свинемюнде и боёв, что шли тут весною, жители города начинают возникать из руин и бочком подбираться поближе к фон Гёлю, обёрнутому к суше, глаза всех прикованы к мёртвой птице. Шпрингер засовывает руку внутрь пиджака своего белого костюма, выуживает .45 Армии США и ненавязчиво переводит оружие на взвод. Его окружение тут же уполовинивается.

– Они сегодня голоднее,– замечает Нэриш.

– Верно,– откликается Шпрингер,– но сегодня их меньше.

– Ух,– врубается Слотропа,– нехорошо так говорить.

Шпрингер пожимает плечами,– «Сочувствуй. Но не строй фантазий на их счёт. Презирай их, превозноси, но помни, мы определяем друг друга. Элита и обойдённые, мы движемся космическим дизайном тьмы и света и, при всём смирении, я один из очень немногих, кто способен понимать это intoto. Посему взвесьте честно, молодой человек, на которой из сторон предпочтёте вы находиться. Пока они прозябают в вечной сумеречности, тут… всегда—

Прекрасная Погода (Фокс-трот)

—прекрасная погода для чёрного рын-ка

Золото и серебро текут, звенят, блестят!

От Моря Кораллов до Балтики синей

Деньги чудеса творят.

Будто луч маяка сверкает этикетка,

В таком декольте ты будешь как конфетка!

Зелёное иль алое, неважно, подружка!

В таком даже мамаша, смотрится шлюшкой…

А и прекрасная погода, цветёт чёрный ры(ы)нок,

Найдёшь тут всё: от танкера и до ботинков!

Нэриш и Отто тут тоже подхватывают в раскладке на трёхголосье, пока безработное и голодное Свинемюнде смотрят, бледнея лицами, словно терпеливый скот. Но тела их обозначены лишь намёком: проволочные вешалки для довоенных костюмов и платьев, слишком древние, слишком завоженные грязью, устаревшие.

Оставив променад, они стоят на углу улицы, пока подразделение Русской пехоты и кавалерии маршируют мимо: «Гля, они так и валят»,– отмечает Отто: «Где цирк?»

– Дальше по берегу, пацан,– грит Нэриш.

– Что дальше по берегу,– интересуется Слотроп.

– Осторожней,– предупреждает Нэриш,– он шпион.

– Не говори на меня «пацан»,– озляется Отто.

– Жопа от шпиона,– грит Слотроп.

– Он в порядке,– Шпрингер похлопывает каждого из них по плечу, прям тебе тут HerrGem"utlich,– об нём уже прошёл базар. Он даже без оружия.– Обернувшись к Слотропу.– Добро пожаловать с нами, вдоль берега. Тебе может показаться интересным.– Но Слотроп не лыком шит. Он примечает насмешку во взглядах всех тут присутствующих, включая Шпрингера.