Круглая Радуга

– Э,– развесив губы, оборачивается он к Нэришу,– что мы вообще…

– Что мы что?

– Что?

– Ты сказал ‘Что мы вообще... ’ и остановился.

– О. Так, пошутил.

Что до Нэриша, тот слишком поглощён делом. Он никогда не смотрел на этот великий Эллипс иначе, чем ему предписывалось. Грета Эрдман, напротив, видала эти ржаво-колерные вознесённости склонёнными, в точности как они однажды и делали, дожидаясь, лица под капюшонами, гладкие обтекатели Ничего… всякий раз с ударом хлыста Тананца по её коже, она уносилась, в очередном приближении к Центру: с каждым хлёстом, чуть дальше в... пока однажды, она это знает, ей откроется в самый первый раз, и с той поры это станет абсолютной потребностью, направляющей целью… х-х-х – хлысть чёрнокостные опоры водонапорных башен сверху, склонились к огромному ободу, виднеются над деревьями в свете мрачном и синюшно-пурпурном как закаты Пенемюнде в холодно застывшую погоду для запусков… долгий взгляд с вершины какой-либо известной дамбы Нижнеземья в небо, которое растекается настолько ровно и и обращает коричневатость в столь ровную желтизну, что солнце может быть за нею где угодно, а кресты вертящихся ветровых мельниц могут оказаться промельком спиц самого жуткого Гонщика, Слотроповский Гонщик, его два взрыва там вверху, его велосипедист—

Нет, и даже это всего лишь навсего мельком пробегает через какую-то часть рельефа Слотропиановской доли мозга и утопает в его поверхности, исчезая. Так-то вот и происходит ещё одна его небрежность… и не в меньшей степени возрастает его, разумеется, Обойдённость... И нет повода надеяться на какой-то иной оборот, какой-то нежданный ой-мне-токо-токо-щас-дошло, вот уж нет, только не со Слотропом. И вот он, полюбуйся, карабкается на стены целомудренно церемониального сплетения, представившего с вполне приемлемой наглядностью, что есть лишённым теней полуднем, а что нет. Но, о, Яйцо из которого вылупилась летающая Ракета, пуп 50-метрового радио неба, все присущие призраки данного места—простите ему его нечувствительность, глянцевую его нейтральность. Простите кулак не стиснувшийся на его собственной груди, сердце неспособное замереть в приветствии... Простите ему, как простили вы Чичерину у Киргизского Света... Настанут ещё лучшие дни.

Слотроп прислушивается к перипатетической тубе вдалеке и кларнету, к которым присоединяются сейчас тромбон и тенор сакс стараясь влиться в мелодию… и к взрывам смеха солдат и девушек… по звукам вечеринка в разгаре там внизу… вдруг да и найдутся безлошадные дамочки… – «Слышь, а может попробуем, э… какой был у тебя—»

Нэриш, кожаное пугало, стараясь игнорировать поведение Слотропа, решил разобрать свою зажигательную бомбу: откупорил водку и поболтал перед своим носом перед тем как хряпнуть с горла. Он просиял, цинично, торгашески, Слотропу: «На». Затишье под белой стеной.

– О, да я подумал это бензин, но они ведь поддельные, так что это просто водка, правда ж?

Но по ту сторону насыпи, внизу на арене, что бы это такое могло быть сейчас, вон дожидается в этом изменчивом лунном свете, маскировочная краска от хвоста до вершины щербатится зубьями пилы… неужто тебя в натуре так никогда и не цапанёт? Ни даже в самое гиблое время ночи, с заточками слов на твоей странице, одни только t вместо того, что они означают? А внутри изнывает жертва, перебирает чётки, стучит по дереву, избегая любого Готового Слова. Неужто это никогда не явится за тобой, а?

Вблизи водонапорных башен, они начали подъём, к верхнему краю обода. Песок засыпается к ним в обувь и шипит вниз по склону. На самом верху, оглянувшись, через деревья, они мельком различают освещённую взлётную полосу, истребитель уже приземлился, окружён тенями наземной службы, что заправляют, обслуживают, разворачивают самолёт. Глубже в полуостров, мерцают огни, обрывками, дугами, зигзагами, но по эту сторону, южнее старых Цехов Разработки, густая темень.

Они проталкиваются через ветви сосен и снова вниз, в Яйцо, высосанное от Германской техники, давно превращённое в Русскую парковку автомобилей. Угол громадного Здания Сборки, когда они спустились, возносится им навстречу по ту сторону сотни метров грузовиков и джипов. Вниз направо, трёх или четырёх-уровневая испытательная платформа с круглым типа как арочным верхом, а под платформой длинная яма в форме мелкой V: «Охладительный отвод»,– по словам Нэриша: «Они, наверное, под ним. Нам надо заходить отсюда».

Они прошли полпути вдоль склона к зданию встроенной в насыпь насосной для холодной воды, что когда-то уносила невообразимый жар пробных пусков. Теперь она ободрана, внутри гулкая темень. Слотроп, ступив пару шагов через порог, натыкается на кого-то.

– Прошу прощения,– хотя это выскакивает не слишком сдержанно.

– О, ничего страшного,– с Русским акцентом,– я не пострадал.– Он выпроваживает Слотропа обратно, о, сволочного вида Младший Сержант тут тебе, под два метра ростом.

– Ну так— и тут к ним подходит Нэриш.

– О,– Нэриш, моргая, глядит на охрану.– Сержант, вы не слышите музыку? Почему вы не в Здании для Собраний, со своими товарищами? Там, как понимаю, несколько горячих fr"aulein’нок развлекают присутствующих,– подпихивает локотком,– в самом обворожительном состоянии полуодетости, к тому же.

– Наверняка, это всё просто божественно,– отвечает Сержант,– для кого-то.

– Kot... – время тактического маневрирования истекло.

– И даже безмерно.

Со вздохом, Нэриш вскидывает свою бутылку и обрушивает её вниз, или куда уж дотянется, хрясь Сержанта по затылку, сбивает с того подшлемник, только и всего: «Хулиганьё»– Русский, уже осерчавши, наклоняется подобрать свой головной убор: «Мне точно надо взять вас обоих под арест».

– Хватит базарить,– рычит Слотроп, размахивая сигарой и «коктейлем Молотова»,– сдавай оружие, Иван, или я из тебя живую сигнальную ракету сделаю!

– Ты, сволочь,– окрысился Сержант стаскивая свой ППШ чуть-чуть слишком быстро—Слотроп уворачивается, посылает свой обычный резкий пинок в пах, на этот раз промахивается, но вышибает оружие, которое у Нэриша достаточно ума подхватить: «Гады»,– скулит Русский,– «ух, паскуды падлючие...»– убегая прочь в обступившую ночь.

– Две минуты,– Нэриш уже внутри насосной. Слотроп перехватывает у него автомат и бежит следом, ускоряясь вдоль идущего под уклон коридора. Их подошвы щёлкают всё быстрее, резче, по бетону, вниз к железной двери: за нею слышен Шпрингер, что распевает и варнякает как пьянчуга. Слотроп снимает автомат с предохранителя и Нэриш врывается внутрь. Миловидная блондинка секретарша в чёрных сапогах и очках в стальной оправе сидит там, стенографируя всё, что слышит от Шпрингера, который опёрся, грандиозно довольный, на трубу холодной воды проложенную на полтора метра выше пола по всей длине комнаты.

– Бросай свой карандаш,– командует Слотроп.– Вот умничка, где тот Майор Ждаев?

– Он на совещании. Если вы сообщите своё имя—

– Наркотик,– кричит Нэриш,– они дали ему какой-то наркотик! Герхардт, Герхардт, ответь мне!

Слотроп распознаёт симптомы: «Это тот Натрий Амитал. Пройдёт. Надо уходить».

– Майор будет с минуты на минуту. Они наверху в караульном помещении, курят. По какому номеру он сможет связаться с вами?

Слотроп проскользнул под одну руку Шпрингера, Нэриш под другую, когда снаружи громко забарабанили в дверь.

– Курят? А что курят?

– Слотроп, нам сюда!

– О.– Они выволакивают Шпрингера через другую дверь, которую Слотроп запирает на засов и приваливает тяжёлым шкафом с папками, затем они тащат Шпрингера наверх по пролёту лестничных ступеней в длинный прямой коридор, освещённый шестью или семью лампочками, пространство между которыми тонет в густой мгле, вдоль каждой стены, от пола до потолка, проложены толстые связки кабелей измерительных датчиков.

– Нам конец,– задыхается Нэриш. Тут 150 метров до бункера замеров, и никакого укрытия кроме тени между лампочками. Тем орлам останется лишь побрызгать по трафарету.