Крушение надежд

— Да, редкостная красота, вздохнул Алеша. — Слово «баба» к ней не подходит.

— Ко всем подходит, если разобраться. У всех у них вдоль, ни у кого поперек.

Алеша даже разозлился:

— Ну и циник ты, Монька.

— Ладно, я пошутил. А чего же ты молчал? Она ждала, чтобы ты с ней полюбезничал.

— С чего ты взял?

— По ее синим глазищам видел. У тебе есть шанс: мало того что красивая, она еще и незамужняя. Мне говорили, что ее муж погиб. А она создана для любви.

* * *

Наконец Моню выписали. В благодарность за лечение он решил прямо в день выписки устроить в ресторане банкет для врачей. Но они были против ресторана:

— Если в ресторане, то узнают в больнице. Тогда надо приглашать главврача и других. Лучше собраться у кого-нибудь дома своей компанией, по-тихому — и чувствовать себя вольней. Да и побузить дома можно всласть.

Маргарита, кокетливо поглядывая на Алешу, предложила:

— Можно собраться у меня, я живу рядом с больницей, родители уехали. Прямо после работы приходите ко мне, всем удобно.

Моня подмигнул Алеше:

— Ну, старик, смотри не теряйся. Она ведь из-за тебя пригласила нас к себе, хочет тебя заполучить.

42. Алеша Гинзбург влюблен

Страсть поэта — эта роковая власть мечтаний и предчувствий, замирания души — завладела Алешей с момента, когда он увидел Маргариту. Она это заметила и кокетничала с ним по-женски, улыбаясь и изменяя модуляции голоса.

По указанию Мони Алеша сделал закупки у его приятеля в Елисеевском, а по дороге к Маргарите заехал на цветочный рынок возле станции метро «Сокол» и купил для нее букет из крупных георгинов, обрамленных ветками кружевного папоротника. Потом он забрал Моню прямо из палаты, и они пришли к ней.

Войдя в квартиру на четвертом этаже, оба в восторге уставились на женщину: она была в облегающем платье из темно-синего бархата, с глубоким вырезом и открытыми плечами под прозрачной голубой накидкой, платье опускалось чуть ниже колен, но сбоку имелся длинный разрез, открывающий колено и часть бедра. Маргариты, заметив реакцию мужчин, слегка улыбнулась. А увидев протянутые ей цветы, мягко коснулась руки Алеши и изящным движением взялась за голову:

— Это мне?

— Да, от Мони, — он замялся на секунду и добавил: — И от меня тоже.

— Спа-а-асибо! — протянула она. — Какие прелестные цветы! Сейчас поставлю в вазу.

Маргарита отошла, и Моня подмигнул Алеше:

— Это она для тебя нарядилась — соблазняет.

Маргарита вернулась с вазой:

— А я приготовила вам сюрприз: сделала фаршированную рыбу по-еврейски. Вы любите фаршированную рыбу?

Моня зачмокал губами:

— Какой же еврей не любит фаршированную рыбу! Спасибо, но зачем вы утруждались? Вот насчет Алеши не знаю, любит ли он фаршированную рыбу, — у него мама русская.

Моня толкнул Алешу в бок, тот возразил:

— Конечно, люблю. Моя русская мама умеет готовить очень вкусную фаршированную рыбу. Она меня с детства приучила к ней.

— Ну, я очень рада. Мне приятно сделать для вас что-нибудь вкусное.

Они выложили пакеты с закусками и бутылки, Маргарита всплеснула руками при виде такого изобилия и стала расставлять все на столе, Алеша помогал, украдкой любуясь, как грациозно она двигается. В разрезе платья мелькали колени, и он не мог оторвать глаз от изящных линий. Она нарочно поворачивалась так, чтобы ему было видней, и украдкой бросала на него лукавые взгляды.

В ее маленькую «хрущобу» набилось больше десяти человек, лечивших Моню. Все явились прямо с работы — голодные. Женщины в нарядных платьях выглядели привлекательнее, чем в медицинских халатах, но наряд Маргариты поражал всех. Женщины сразу начали расспрашивать: где достала?

— У спекулянтки, конечно, она из Франции привезла и мне втридорога продала.

Миша Цалюк принес магнитофон и кассеты с еврейскими песнями и танцами:

— Мы празднуем выздоровление еврейского героя, и будем слушать еврейские песни, и танцевать еврейские танцы.

— Откуда у тебя такая коллекция еврейской музыки? Ведь ни по радио, ни на пластинках еврейской музыки нет.

— Собираю разными подпольными путями, записываю из передач «Голоса Израиля», только по-тихому, чтобы не обвинили в сионизме.

При виде богато накрытого стола с бутылками мужчины потирали руки:

— Ого, коньячок армянский, пять звездочек! Слюнки текут, давайте начинать!

Уселись тесно, хозяйка указала Алеше место радом с собой и часто, как бы невзначай, касалась его. Первый тост — благодарность за лечение — произнес Моня:

— Дорогие представители передовой советской медицины… — Все ехидно заулыбались, а он продолжал: — Я не оговорился, начав с газетного штампа. Вот все ругают нашу медицину, а я скажу так: медицина, может быть, и плохая, а врачи — хорошие. Какие же еще другие врачи могли бы так успешно лечить при такой бедности оборудования и лекарств? И я сам этому доказательство.

— Да еще прибавь — за такую нищенскую зарплату, — вставил Боря Элкунин. — Всем без разбора зарплата одинаковая. Хошь — лечи, а хошь — балуй, все равно получишь — что?

— Борька, перестань! — возмутились женщины.

— А я что? Я ничего не сказал. А вы что подумали?

После минуты общего смеха Моня с улыбкой продолжил:

— Ну да, и за такую низкую зарплату. Обычный советский человек живет по лозунгу: «Пока правительство делает вид, что платит мне зарплату, я буду делать вид, что работаю». Так? А вы, врачи, не можете себе позволить делать вид, что людей лечите.

Боря Элкунин тут же ехидно вставил:

— Мы об людях думаем. Об людях или о блюдях?

— Борька, перестань хамить! — закричали женщины.

— А я что? Я молчу. А вы опять что-то подумали?

Моня продолжил:

— Если бы вы не думали об людях, я подчеркиваю — об людях, я бы не вышел из вашей «пятидесятки» живой и не сидел бы сейчас с вами.

Все слушали тихо, но видно было, что им не терпелось выпить и закусить. Пока Моня говорил, Алешина нога коснулась под столом ноги Маргариты. Он хотел убрать ногу, но почувствовал, что ее нога не только не отодвинулась, но даже прижалась еще плотней. Он замер от удовольствия и мельком глянул на нее.