Крушение

— Батя! А в чем же я воду–то понесу? — послышался Верочкин голос из–под откоса.

— Фу ты, ни горшка, ни кружки под рукой. Да погоди! — крикнул он, сбегая к дочери. — На, картузом зачерпни.

Прохладные, смоченные листья мать–и–мачехи положили на волглую грудь Митяя.

— Верочка, лей помаленьку, вот сюда, на лоб, — указала Наталья и проворно достала из брезентовой сумки пузырек с нашатырным спиртом, дала понюхать Митяю.

— Теперь пусть полежит в покое, — сказала Наталья.

— А можно мне дуть? Ветерок на него нагонять? — простодушно спросила Верочка.

Наталья вымученно улыбнулась.

— Что это за хворь такая? — вмешалась Христина.

— Ослабел, Силы подкошены, — ответила Наталья. — Солнечный удар…

Почти час лежал Митяй, не приходя в себя. Наталья сидела рядом, время от времени проверяла пульс. И какой же радостью засияло ее лицо, когда Митяй дернул пальцами, сильно вздохнул и открытыми, полными удивления глазами встретился с ее взглядом!

— Ты? Наталья?! Да что это? Где я?..

— Лежи, лежи. Не надо шевелиться, — поправляя сползший с груди лист, молвила Наталья.

Она знала: помощь оказана, но еще пролежит в постели Митяй.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Трудно стало Аннушке, когда слег Митяй: все свалилось на одни плечи. А пора приспела горячая — и просо артельное жать, и в огороде неуправка, и дом, и скотина, да и за Митяем нужен догляд. Почернела в неустанных хлопотах Аннушка, сгорбилась, а за всем не успеть. Трудно вздыхала она по ночам, не находя места намученному телу, стонущим костям. С рассветом вставала разбитая, неотдохнувшая.

— Ах ты, господи, грехи наши тяжкие… — еле слышно бормотала Аннушка, затапливая печь и стараясь не греметь кочергами. — Не разбудить бы старого. Рань–то какая. Поди, еще никто и огня не раздувал, — говорила она вслух, а думы шли далеко, опережая одна другую.

Начался новый трудный день. Забот по горло. И как одной управиться? И силы уже не те… А успеть надо: ох и долгая зима впереди — не запасешься всего, и ума не приложишь, как жить?

Аннушка суетилась у печи и не расслышала робкого стука в дверь. А когда стук послышался громче, вздрогнула, непонятливо огляделась. «И кто бы это мог спозаранку?» — недоумевала она, открывая щеколду и не сразу заглушая в себе горькие думы.

На пороге с плошкой в руке стояла Верочка. Еще не прибранные волосы лохматились, она потирала заспанные глаза.

— Никак ты, Верунька, — приветливо удивилась Аннушка. — Ну, заходи, заходи, пташка ранняя, — и, пропуская Верочку, спросила: — Зачем такую рань? По делу али как?

— За огоньком, тетя Анна. У нас что–то погас, — зябко поеживаясь от утренней прохлады, ответила Верочка и прошла в кухню. Она остановилась у разгоревшейся печи, протянула одну руку к огню, будто вбирая его в себя. Смотрела не мигая на пламя, текучей струей улетающее в трубу, смотрела то ли в блаженном недумье, то. ли предаваясь каким–то своим трепетно–радостным мыслям, мечтам.

Аннушка внимательно поглядела на нее сбоку. «Невеста уж», — подумала она и, спохватившись, взяла поставленную на загнетку плошку.

— Сейчас, доченька, угольков тебе дам, яреньких, — выгребая угли пожарче да покрупнее, Аннушка закатывала их рогачом в плошку и все поглядывала на Верочку, радуясь и дивясь ею.

По лицу Верочки пробегали сполохи. В этой веселой игре света Верочка казалась то рдяным цветком, толькотолько распустившимся, еще не отряхнувшим ранней росы, то былинкой, жадно тянущейся к теплу, к простору. В добрых, притуманенных грустинкой глазах виделось, что в ее сердце происходят какие–то тайные, скрытые перемены, что оно чем–то согревается все теплее и теплее…

— Пригожая ты моя, — разогнулась Аннушка, подавая плошку. — Бери, растапливай свою печь.

Верочка повернула голову, посмотрела на Аннушку, медленно взяла в обе руки плошку, дунула, оттопырив губы, на синие языки пламени, бегающие по углям, и, не поднимая глаз, спросила:

— А как дядя Митяй? Ему лучше, он поправляется, да? — в голосе чувствовалась робость.

— Полегчало малость. Да слаб еще больно, не встает. — Аннушка вздохнула. — Ох, горюшко, горюшко! Уж скорей бы поправлялся. — Доверительно добавила: — Трудно мне одной. Ой как трудно, дочка!

— Тетя Анна, — встрепенулась Верочка, — можно я приду в чем помочь? — И она просительно заглянула в глаза Аннушке.

— Да у тебя и своих хлопот поди хватает.

Но Верочка настойчиво повторила:

— Можно, а? — и, приняв молчание за согласие, радостно заулыбалась.

С той поры все чаще наведывалась Верочка в избу Митяя. Долгая к ним стежка, лежащая через выгон, начала было совсем зарастать, после того как сваты повернулись друг к другу спинами, и только Верочка негласно и тихо вновь торила ее.

Аннушка не могла нарадоваться на свою нежданную помощницу, а та с девчоночьей сообразительностью находила все новые и новые возможности. То ворвутся в избу пацаны («Тетка Анна, иди принимай веники, у крыльца свалили!» Аннушка только всплеснет руками: «Господи, откуда?» — «Верка Игнатова прислала»), то придет с поля, а вода в кадку уже наношена, то увидит в катухе вязанку свежей с огорода травы…

А однажды собрала Верочка ребятню разную и устроила с нею игру «в большие лепешки». Дотемна слышались со двора визг, брызг, смех, плеск — ребята, заголясь чуть не до пупа, месили натасканный из катуха навоз, лили в него воду, снова месили, снова лили и снова месили…

Всем этим заправляла Верочка, едва успевающая наполнять формы. А назавтра перед избою Митяя уже сохли на солнце аккуратными рядками сложенные кизяки. «Будет чем топиться зимой», — растроганно думала Аннушка, радостно принимая Верочкину помощь.

Вначале Митяй и Аннушка не придавали этому особого значения. Думалось, что все это просто по старой сватовской привычке. Но однажды Верочка проговорилась Аннушке о письме от Алексея. Задумалась Аннушка, начала как–то пристальнее приглядываться к девчонке.

«Господи! Вот бы бог свел… Неужто это судьба Алешки? А и то сказать, повзрослела. Хлопотлива, уважительна и собой удалась. Пожалуй, и Наташке не уступит. — Подумав об этом, она сейчас же пугливо отгоняла от себя мысль: — Что же это я, креста на мне нет? Грехто какой… При живой–то жене… Какие пересуды пойдут».

Пугала себя, гнала эту думку, а за Верочкой еще пуще доглядывала. Маялась в душе, если не видела ее, люто ревновала, стоило кому из мальчишек заговорить с Верочкой.

Как–то забираясь под полог спать, Аннушка ровно бы невзначай, спросила: