Крушение

Отдаленные, кажущиеся без звука выстрелы орудий проредили сумеречный мрак всплесками зарниц, и опять померкло, отчего темнота стала гуще.

— Пишет ненаглядная?

— Кто?

— Да Наталья–то…

— Откуда ты знаешь ее? — Костров даже вздрогнул.

— Сообща в санитарной роте горе мыкали.

— Еще что знаешь? Где она теперь?

— Вам–то небось известно. За пополнением поехала…

— За каким пополнением? — удивился Костров.

— Ну, так… Бабье–то дело привычное…

Тубольцев заметил пульсирующую на висках у Кострова жилку и перепугался. «Лучше бы не затевать», — подумал он.

Один за другим три снаряда подряд упали в реку, взбудоражив толщи воды. Костров на это даже не обратил внимания.

— Когда ты видел ее последний раз? — домогался капитан.

— Видел… Постой–постой, когда же видел… — сбивчиво отвечал Тубольцев. — Ну да, по пути сюда в вагоне. Вы еще ко мне подсели. В Грязях она сошла…

Синяя жилка на висках билась часто. Лицо Кострова вмиг изменилось, стало землистым. Но, словно опамятовавшись, он ненатурально и громко рассмеялся.

Утро вставало тихое–тихое. Теперь двигались они по глубокой балке, стрельбы не слышалось. Перед глазами показался Дон — ленивый и дремный в эту пору. Туман крыл переправу, нашли ее по изъезженной, со свежими следами на песке дороге. Спустились вниз к воде.

— Давай помоемся, — сказал Костров и оглядел Тубольцева. — Да и себя приведи в порядок, вид у тебя какой–то растрепанный!

Тубольцев сполоснул лицо водою, смочил волосы, потом одернул гимнастерку, подтянул широкий, грубый — кто только выдумал такой! — брезентовый ремень.

Они ступили на дощатую переправу, сильно прогнувшуюся и будто вздыхающую на воде.

Штаб полка находился в балке, которая как бы раздваивала высокий берег и сползала к самой реке. Метров двести шли берегом, увязая в белом песке, намытом водою. Затем начали подниматься наверх по оврагу, заросшему дрянным ползучим кустарником, пока не увидели бревна, как бы вмурованные в стенку крутого откоса. Костров велел Тубольцеву обождать, сам же юркнул в траншею, зигзагом вьющуюся к блиндажу.

Выбрав местечко в тени под грушей, Тубольцев расстелил шинель и лег. Обдуваемый прохладой, он задремал.

Костров чуть ли не бежал по траншее. Выпрыгнул на насыпь, крикнул веселым голосом:

— Ну вот и все. Приказ в кармане! Завтра будем зачитывать. Потопаем обратно.

Возвращались тою же дорогой по оврагу. День широко развиднелся, где–то за Доном тяжко начало ухать. И оттуда, с чужой стороны, летели снаряды. Била гаубичная артиллерия, снаряды падали враскид то там, то здесь. Шедший впереди Тубольцев сошел в сторону, уступая дорогу командиру, немного поотстал. Он озирался вкрадчиво. «Пуглив», — подумал Костров, но никакого вида не подал, даже прибавил шаг. Тубольцев плелся сзади молча, еле поспевая за ним.

Воздух разорвало, как парусину, — снаряд плыл с нарастающим шелестом. Тубольцев заметался, не зная, бежать ему или прятаться, потом, не в силах больше удерживать себя, упал прямо на приземистый куст, ветки были сухие и острые. Немного переждав, поднялся.

— Э-э, брат, да у тебя кровь. Первое ранение! — склоняясь над ним, весело проговорил Костров.

Тубольцев не понял шутки, прикоснулся ладонью к щеке и, увидев на руке кровь, испуганно промолвил:

— Осколком, да?

— Пока нет. В кусты не советую прятаться. Они тоже ранят.

Тубольцев отряхнулся и повинно засеменил подпрыгивающими шажками за Костровым.

Овраг кончился, спустились к воде, шли понизу, увязая в белом, наносном песке. А снаряды не прекращали скрежетать, чаще рвались на том берегу, в реке, вздыбливая воду. Кажется, немцы нащупывали переправу. «Неужели через нее поведет? Неужели поведет? — твердил Тубольцев. — Нет, не поведет… Поведет!»

Костров шел к переправе. Шел, невзирая на взрывы. Он был спокоен, шагал неторопливо, засматриваясь под ноги. «Чистюля, оступиться не хочет или замарать сапоги? А вокруг смерть, того и гляди душу отдашь», — выходил из себя Тубольцев. Он злился, готов был схватить Кострова за руку, удержать, не пустить под обстрел. Но Костров упрямо вел на переправу.

Новый взрыв раскатился по реке, пластаясь от берега к берегу.

— Стрел–ля–ют… — не попадая зуб на зуб, протянул Тубольцев.

Шагая, Костров не оглянулся. Но голос — жалкий, дрожащий — услышал. «Ничего, пусть проймет. Меньше будет трястись, — подумал Костров и твердо решил: — Лучше сейчас его отвадить от боязни, чем, если случится это, потом — на поле боя». Тубольцева и вправду колотило; лицо стало землисто–серым. Громко скулил:

— Сст–рел–ля-ют…

Он еле переставлял ноги и не мог глядеть на ту сторону, будто от этого взгляда зависела скорая гибель. Но и не видеть ничего — тоже мучительно. Только и слышно, как снаряды железно скребут в небе, оглушающие раскаты гремят по реке. Тубольцев, терзаясь, ждал близкого взрыва. «Пронесло, пронесло…» — шептали губы. Он и не заметил, как очутился на дощатой, прогибающейся люлькой переправе. Приподнял голову, идет ли Костров. Да, он шел впереди, уверенно. Внутренне Тубольцев порывался упасть и лежать, пока не кончится обстрел. Его качало, ноги двигались непослушно, через силу. «Я упаду. Упаду в реку». Тубольцев поглядел вниз: течение быстрое, воду так и крутит, и не видно дна. Непроглядная, бездонная глубь.

Шаг, еще шаг… Не повинуются ноги. А до берега еще далеко. Берег в ржавом дыму. Дым въедлив, пахнет кисловато–приторным порохом. Тубольцев чувствует, как горло спирает, тошнит. Вот–вот закружится голова, и он упадет.

Небо расколото, в ушах отдается звоном. Снаряды все летят и летят. Со свистом. Со скрежетом. Ходуном ходит длинно вытянутый мост. Настил гнется, будто уплывает из–под ног Тубольцева. Он этого не замечает. И не видит Кострова, только чувствует, что он где–то впереди, рядом. Тубольцеву хочется оглянуться, но какая–то сила удерживает, и он, подгоняемый страхом, бежит как очумелый, не ощущая налитых тяжестью ног.

Один снаряд упал справа, второй приходится мучительно ждать… И будет ли этот второй и где он упадет? Неужели в середине, прямо на мосту… На пути Тубольцева… Ужасно!

— Куда ты? Стой! Ложись! — услышал Тубольцев окрик сзади. Не упал и даже не оглянулся — бежал что есть силы. Костров нагнал его, толкнул тупым ударом кулака в спину. Падая, Тубольцев на мгновение увидел перед собой прыгающий кусок неба и багровый всплеск. Страшный, близкий взрыв. Настолько сильный, что кажется, и переправа, и достигнутый берег перевернулись. Низко прошедшая взрывная волна ударила в лицо, обожгла. Глаза заволокло мутной колышущейся массой.

Все исчезло. Потеряло свое значение и смысл.

Все… И Тубольцев, теряя сознание, подумал, что больше он не встанет.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Утомленный зноем лесок. Запыленные деревья онемели от духоты. На поляне стоит строй: две длинные шеренги хмурых и сосредоточенных людей. Тревогой дышат их серые, усталые лица.

Голос Гребенникова, читающего приказ №227, глух и нетороплив. Он сам до этого не один раз успел прочитать текст приказа. Сейчас на людях пытается сдерживать себя, пытается читать, как это делают дикторы: уравновешенно, спокойно, не выдавая волнения.