Крушение
Шрифт:
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из подвала, сверху заваленного битым кирпичом рухнувшей стены, доносился усталый голос:
— Докладываю, противник с утра бомбит город. Горят улицы и кварталы. Да–да, улицы и кварталы…
Степан Бусыгин, спускаясь в подвал, замедлил шаги, вслушался, но голос прекратился. Тянуло из подземелья затхлым тёплом. Кто–то шмыгнул вниз мимо Бусыгина, едва не сбив с ног. Немного погодя опять рушились слова этого сидящего в подвале:
— Докладываю, обстановка усложнилась. Нефть еще идет по реке… Горит Волга… Временно нарушена переправа.
Надрывный голос смолк.
Из расщелины заваленного кирпичом подвала показалась фигура человека. Все в нем было крупно и тучно: лысая голова была в неровностях, шишкастая, могучие плечи обвисли, казалось, от собственной тяжести, подбородок и лоб тоже крупные, и только глаза были маленькие, умные и вместе с тем, казалось, хитроватые. Он загородил своей огромной фигурой проход в подвал. «Ишь ряшку наел. Житуха, видать, этим адъютантам», — подумал Бусыгин и небрежно толкнул его, сказав:
— Укажи, как мне пройти к командующему.
— А я на шута, что ли, похож? — заулыбался вылезший из подвала и провел пухлой ладонью по голове, оставив на макушке рыжие бороздки от пальцев. — Докладывайте. Я и есть командующий, генерал Шумилов.
Бусыгин вздрогнул, вытянул руки по швам и кое–как невнятно доложил, что штурмовая группа переправилась через Волгу.
— Как переправилась? — командующий вздернул щетину жестких бровей.
— Своим ходом махнули, — ответил Бусыгин. — На лодке.
— Когда? И как вы сумели по горящей реке?
Бусыгин напрягся еще строже и сдержанным от удивления голосом доложил, что переправились сегодня утром.
— Река, товарищ командующий, и вправду горит. Но мы…
— Огнеупорные! — провозгласил командующий и сграбастал Бусыгина ручищами, начал трясти его. Потом обернулся, громко окликнул: — Адъютант, почему завтрак не несут? Поторопи, да чтоб на двоих… Проходи, проходи, голубок! — покашливая и грузно садясь за стол, говорил командующий. Он был в простой, побелевшей от давности гимнастерке.
Подвал, куда командующий зазвал Бусыгина, был длинным складским помещением. Горели электрические лампы, питаемые от батареи. Одну половину занимали ящики с наклейками, банки из белой жести, другая — передняя половина — была приспособлена для него, командующего. Сюда были втащены широкий стол с круглыми резными ножками, венские гнутые стулья, в углу навалом лежали гранаты, ручной пулемет, трофейный плоский автомат, два противогаза в брезентовых сумках, каска, горка консервных банок…
Все это успел разглядеть Бусыгин, пока командующий занимался какими–то бумагами. Наконец принесли на завтрак сухую колбасу и рыбные консервы.
— Ну как там в России? — спрашивал командующий.
— Да так… Живут,, можно сказать… — Бусыгин смотрел на командующего и, догадываясь, что таким ответом не удовлетворил его, крякнул и продолжал: — Проехал я, можно сказать, полсвета, многие города повидал — Москву, Казань, Мичуринск… — припоминал он места, через которые проезжал в эшелоне. — Потом, значит, стояли на станции Грязи, ну и Ртищево.
Командующий усмехнулся:
— Это совсем не дальняя Россия. Ртищево — это уже прифронтовая
станция…— Ну да, про то и говорю, — нашелся Бусыгин, — к фронту ехал. Вот к вам сюда…
— И как у нас — жарко? Нравится?
— Оно, товарищ командующий, ежели разобраться… — Бусыгин помедлил, собираясь ответить более разумно, а собеседник не унимался:
— Да чтр это вы заладили: «товарищ командующий, товарищ генерал…» Вроде я и родился им, и нет у меня имени. Зовите меня просто Михаил Степанович, а по фамилии Шумилов.
Грубоватый голос командующего и манера держаться просто, слишком просто, сразу настроили Бусыгина на откровенность, и он, в свою очередь, сказал:
— А мое прозвище Степан.
— Это не прозвище, — проговорил Шумилов. — Вот когда мальцом я был и на селе меня дразнили: «Мишказдоровяк» — это прозвище. А тебя как окрестили?
— Верзилой, а чаще Лохмачом дразнили. Нестриженым всегда ходил, вроде с медведями в берлоге жил.
— Сибиряк, значит, — догадался Шумилов.
— Сибиряк, — погордился Бусыгин.
Разговор свели к войне. Командующий спросил, какие прогнозы предсказывают солдаты относительно ближайших дней.
Степан крякнул и, осмелев, разохотился:
— Прогноз один… Немец не пройдет. Выбьем у него веру из–под ног.
— О чем ты? Какая вера? — спросил заинтересованно командующий.
— Не возьмет он Сталинград, упрется в Волгу и тут захряснет.
Командующий обратил к нему усталое, потемневшее от гари лицо. От частых бомбежек и канонадного гула в голове у него шумело, на ум не шли никакие мысли. А тут вдруг слова: «Немец не пройдет… Не возьмет…» И откуда он это берет, рядовой человек, что это — блажь, предчувствие или…
— Тебе что, гадалка наговорила или сорока на хвосте принесла? — усмехнулся Шумилов.
— Своим умом дохожу. Своим умом, — рассудил Бусыгин. — Вот я, допустим, полководец, Михаил Степанович, и, предположим, веду войска на город. Так… Когда веришь, что возьмешь, так разваливать не будешь, потому как твой станет и в ём жить, зиму коротать. Но какой толк битый кирпич получать за свои усилия, за кровь пролитую? Никакого. Слишком дорогое удовольствие.
— Значит, немцы идут на город и не верят? — переспросил командующий. Для него всякая логическая мысль становилась очевидной истиной. Но все–таки поколебался, желая проверить свои собственные догадки: — А не лучше ли предположить, что разрушали они город вынужденно, так сказать, на огне, на развалинах захотели въехать. И устрашить чужую, то есть нашу, сторону?
В это время наверху рванул фугасный снаряд. Подвал встряхнуло, с потолка шлепнулся прямо на стол размокший от постоянной сырости кусок штукатурки. Командующий посмотрел на провисшую над головой часть потолка, еле державшуюся на дранках, но не отодвинулся. Только смахнул рукой плитку извести со стола и вернулся к прерванной мысли:
— Устрашать они горазды. То психической атакой, то массированными налетами. Но кого было здесь устрашать? Старых да малых… Одних цивильных да ежели милицию. Ведь в городе, как я знаю, не было наших войск. Одни разрозненные единицы. Это знали немцы, у них разведка поставлена… Не верили в собственную победу, вот и разорили город, чтоб, значит, ни вам, ни нам не досталось. Это и есть варварство!..