Крутен, которого не было
Шрифт:
Вечером Иггельд застал воспитанника за точильным камнем. Вот теперь Иггельду стало все ясно. Кость уже была наточена до остроты швейной иглы. Княжич действовал хоть и неумело, но аккуратно, не спеша, его губы шевелились, что-то приговаривая.
– На стрелу?
– Да, – буркнул Младояр.
– Чтобы брат отомстил?
– Да.
– Один за Гремячую собрался?
– Мое право крови!
Иггельд замолчал. Переубеждать мальца бессмысленно, раз уж задумал отомстить сам, даже не сам – ишь чего надумал, кость мертвеца, месть после смерти… Но не пускать же отрока одного? Да и у него, Иггельда, есть свой счет
– У меня тоже есть право, Млад, – молвил, наконец, лекарь, – право наставника быть там, где находится воспитанник. Надеюсь, ты не считаешь, что старый боец будет бесполезен?
Младояр почувствовал, как кровь приливает к лицу. Неужели он оскорбил наставника, в далекие времена – смельчака, подвиги которого на ратных полях дали право Иггельду – наравне с князем и воеводой – носить золотое кольцо в левом ухе… Правду сказать, ходили слухи, что в юности Иггельд особой отвагой не отличался, более того – был трусоват. Но вот однажды на него, безоружного,ннапал в лесу матерый волк. Иггельд в смертельной схватке убил его, получив множество ран. Согласно древнему обычаю, юноша разодрал грудь бесстрашного хищника, вырвал и съел волчье сердце. И уж потом – прославился подвигами на ратном поле.
– Извини, Игг! – Младояр никак не мог придумать, что бы такого добавить, наконец, сказал просто, – Выступаем завтра…
– Что это, Игг? – спросил княжич, разглядывая брошенную перед ним странную кольчужную рубаху, плетения мелкого, незнакомого. Металл белый, матовый какой-то, не железо, но и не бронза – уж точно. Да и брошена как-то небрежно, словно простая льняная рубаха. Младояр приподнял пальцами край кольчужки, та подалась легко, как будто весила во много раз меньше, нежели железная.
– Эту кольчугу ни один меч не берет, трофей юных лет, – просто объяснил Иггельд, – один недостаток…
– Коротка?
– Да, и коротка, но, главное – узковата, на отрока изготовлена, для воина бесполезна, если и натянешь, то не вздохнешь…
– А переделать?
– Она цельная, Млад, нет ни начала, ни конца, и ни одно колечко не развести, – сообщил ведун.
– Как так? Волшебная, что ли?
– Нет в ней никакой волшбы, но и нет на свете сейчас коваля, что б такую перекроил. Да и металла такого нет. Может и есть где, но я не знаю…
– И что?
– Как что? – пожал плечами Иггельд, – Носи, пока по размеру. Вот и пригодилась. Я, правду сказать, давно хотел тебя в нее одеть, вот только, понимаешь, вот ходили мы не раз на поле ратное. Будь ты в этой кольчуге расчудесной, порази стрела в грудь… Ведь попадала?
– Попадали, – усмехнулся отрок, сделав ударение на конце слова.
– И – ничего, а почему ничего? Потому что на тебе кроме кольчуги, брони железные… А будь ты в такой кольчуге, оно конечно, ни стрела лучная, ни болт самострельный ее бы не пробили, вот только…
– Что только? – юноша все никак не мог понять.
– Ребра бы тебе поломали, кольчужка-то хоть и тверже железа, да мягка, потому как из мелких колец!
– А сейчас, супротив ножей – в самый раз?
– Если брони наденем, по своему княжеству шастая, молва пойдет. А так – и не видно ничего, поверх кольчуг – рубахи, вроде и не на бой… Нас ведь с тобой не в первый раз увидят, подумают….
– Что
по делам лекарским, али по волшебным местам!– Вот-вот, – кивнул Иггельд, – а кольчужку не снимай, даже спать ложась, никогда!
– Даже если я на кого залезу? – хихикнул отрок.
– Нет времени более благоприятного, чтобы тебя прирезать, чем таковое! – торжественно изрек ведун, – И я тебе – запрещаю на все время похода, на девок глаз не пялить, под сарафаны не лазить, и, вообще… не лазить!
– Да ладно! – махнул рукой княжич, – Сколько до Гремячей скакать? Кажись, верст сотню всего?
– Верста версте рознь, хоть и в каждой тысяча саженей, – заметил Иггельд, – только путь наш лежит в иную сторону.
– Как? – удивился подросток., – Куда же тогда?
– К Извечному Дубу.
– Ну, к Дубу нас жрецы не пустят, – продолжал удивляться княжич, – или предлагаешь тех жрецов перебить, да самим хранителями заделаться?
– Нет, мы только издали них посмотрим… В глазки заглянем!
– В глазки? – Млад хлопнул себя по лбу, – Ну, конечно, в глазки!
– У Белого Ведуна сейчас много путей, – Иггельд, как будто, и не спешил, намереваясь разобраться во всех вариантах поведения врага, – Первый путь – в Навь…
– Это вряд ли, – махнул рукой паренек, – он ведь брата зачем убивал? Чтобы ведуном слабым не ославится. А зачем ему сильным выглядеть? Чтоб народец за Гремячей в повиновении держать. Стало быть – стремится к власти, подобной княжеской. А такие за жизнь обоими руками держатся!
– О мудрец! – деланно поклонился Иггельд, потом добавил обычным тоном, – Видишь ли, власть верховного жреца у малых народов, в особенности у тех, кто живет дарами леса – она повыше власти вождя. Ты еще много не знаешь, я расскажу когда-нибудь, как принимают в мужи в затерянных деревнях, и кто этим занимается…
– Если Белый Ведун всех мальчиков во время обряда усыплял, да шептал…
– Если бы только усыплял!
– Расскажи!
– Потом, как-нибудь, я же сказал, – мотнул головой лекарь, – да и потом – чую, еще побываем в его владениях, сами и поспрашиваем.
– Хорошо, продолжай насчет путей!
– Второй путь – из Крутена в края иные, где мы его не достанем.
– Я его везде найду! – Младояр вскочил в возбуждении.
– Спорить не стану, но – согласись: одно дело достать его на земле Крутенской, совсем другое – за Святыми Горами?
– Да, конечно… – сник княжич, но тут же спохватился, – Нет, никуда он не уедет, за Гремячей речкой он – князь, а за святыми горами – простой перехожий!
– Третий путь – в свои леса…
– Но ты же сказал – к Дубу?
– Видишь ли, он отправится домой, под защиту своих, если не получится ничего другого, – объяснил Иггельд, – а пока у него еще пути есть. Сколько – не знаю, но, поставив себя на его место, мыслю – проще всего стать князем Священной Рощи.
– И прожить там всю жизнь? – засомневался княжич.
– Вряд ли – так. Думаю – силы набрать, может, даже, прощения у князя получить – а потом лазейку найдет!
– Прощения он не получит.
– Неизвестно, всяко бывало. Судить простого человека – одно, жреца – другое, хранителя – это уж совсем особый случай. Скажем князю – либо прощение, либо красного петуха по Священной Роще пущу! Крутенцы враз сами взбунтуются, на коленях просить Дидомысла будут, сам понимаешь…