Крутое время

Принесли чай, и гость занялся им. Разговор явно не клеился. Через некоторое время в юрту вошел Хамидулла, начал расспрашивать о новостях в городе и, кажется, чуть-чуть приподнял настроение надутого разобиженного чиновника велаята.

Хамидулла легко находил язык и с детьми, и со старцами. Сейчас он, то ли желая разузнать истинное намерение высокого гостя, то ли считая целесообразным поделиться с ним думами, вдруг начал расхваливать Жаншу.

— Блестящий оратор, дальновидный, образованный юрист. Великое время рождает достойных сынов. Никто не может сомневаться в политической зоркости господина Жанши. Дело, начатое им, отвечает нуждам всего народа. Не только друзья, но и враги восхищаются тем, как Жанша за короткое время сумел создать способное, деятельное правительство и привлечь к управлению велаятом лучших казахов. Особенно восхищает всех его решительность в создании своей армии.

От такой похвалы Каржауов расцвел.

— Верные слова, Хамидулла, точная оценка. В мудрости Жанши не сомневаются даже недруги. Однако еще немало невежд, которым чужды его великие начинания. Вот, к примеру, только вчера некий безумец Мамбет вместо того, чтобы принести пользу родному велаяту, совершил мерзкий поступок: угнал лучших аргамаков нашего правителя. Да еще взбудоражил джигитов в казарме, — удрученно сообщил Каржауов.

Губайдулла насторожился, но промолчал. «Э-э, значит, этот упрямец сразу в город отправился. Теперь понятно, почему он не ночевал на хуторе», — отметил он про себя.

— Разве этот безумец не родственник Жанши? Он ведь тоже из рода Тана, — качал было Хамидулла, но Каржауов перебил:

— Верно говорится, что от одной кобылы рождаются и пегие и саврасые жеребята. В нашем роду Тана добрая половина — умные, образованные люди, а другая половина — сплошь жулье и негодяи, вроде этого самого Мамбета. Давно он баламутит народ, если бы попался мне в руки, я бы не пожалел, лично сам расстрелял такого, будь он хоть трижды родич!

Хамидулла сокрушенно покачал головой.

— Апырай, а! Надо же, не только коней угнал, но еще и джигитов взбудоражил!

Каржауов, кажется, понял, что проговорился, затеял совершенно неуместный разговор.

Он поспешно поправился:

— Да ну, куда ему будоражить-то! Разве сознательные джигиты послушают баламута? Ему бы лишь коней воровать. Разбойник, разбойник и есть.

— М-м-м, стольких коней ему девать некуда. Найдутся…

— Конечно.

Разговор брата и гостя не понравился учителю. Его раздражало то, что Хамидулла во всем поддакивал кичливому чиновнику и даже как будто согласился с тем, что Мамбет и в самом деле разбойник,

— Разбойником Мамбет никогда не был. А если угнал коней, значит, слишком велика его обида. Он бесстрашен, смел и, конечно, будет мстить, я это хорошо знаю, — сказал учитель.

— Да какая там у него обида? Поцапался с Кирилловым, наглец, вот и бесится.

Губайдулла заговорил с жаром:

— А разве это не причина? Не оскорбление? Если человек защищает свое достоинство и борется с произволом обнаглевших осрицеров-казаков, разве это плохо? Разве вы не разглагольствуете на каждом углу, что добились полной свободы? А между тем казаки бесчинствуют, как и прежде. Честь и хвала тем, кто действительно хочет быть свободным! И не только хочет, но и смело борется за высокое достоинство гражданина!..

— Вот-вот, именно такие подзуживающие речи образованных людей и сбивают с толку смутьянов, вроде Мамбета. Теперь все понятно… Верно догадался наш глава, что Мамбет именно здесь набирается крамолы… Понятно, все понятно! — взъярился Каржауов.

— Как изволите понять ваше замечание? Хотите меня одной веревочкой связать с Мамбетом?

— Вы сами себя выдали, почтеннейший учитель. — Каржауов резко поднялся. «Вот откуда зараза исходит. Мамбета натравил старый бунтовщик, он, только он! И брат его большевик, и сам он втайне им сочувствует», — со злобой подумал он. — Могу вам сообщить, что мы знаем, где сейчас Галиаскар Алибеков.

Помолчав, Губайдулла спокойно ответил:

— Уважаемый Каржауов, умный человек взвешивает каждое слово и за каждое свое слово должен держать ответ. Я не Мамбет, а Мамбет не я. У каждого свой путь, своя вершина. «…Мы знаем, где сейчас Галиаскар Алибеков», — заявляете вы. Такими словами не бросаются. Господин Жанша прекрасно осведомлен, кто я такой. С давних пор наши мнения кое в чем расходятся, но это вовсе не значит, что мы должны с оружием в руках идти друг на друга…

— Тогда почему же Галиаскар и Айтиев сколачивают отряды, захватывают оружие? Что вы на это скажете? Или Галиаскар вам не брат?

Губайдулла на мгновение задумался.

— Нет такого закона, по которому родственники должны придерживаться одних взглядов, иметь одинаковые мнения. Даже отец и сын иногда могут быть чужды друг другу. За примерами не надо далеко ходить. И Бахытжан, и Арон — Каратаевы. Оба султаны, оба образованны, однако они — люди совершенно разных идей. И даже есть слухи, что именно Арон-тюре выдал атаманам Бахытжана-тюре. Вполне допустимо, что у Галиаскара есть свои взгляды, свои идеи и цели. А мое отношение к нему — это дело сугубо личное. Одобряю я его или осуждаю, до этого нет никому дела, в этом судьей только моя честь и совесть. Совесть гражданина. Поэтому совершенно не к лицу образованному, мыслящему человеку укорять меня поступками брата.

— Перестаньте! И вы, и вы, прошу вас, перестаньте. Садитесь, дорогой гость. Чай остывает, — поспешил Хамидулла на помощь.

Но Каржауов садиться не стал, В юрте было много книг, связок газет и журналов. На стенке висели фотографии и образцы старинного оружия. Недовольный своим приездом, сердитый гость не осмеливался уходить сразу же и принял вид, что заинтересовался книгами: потом начал рассматривать фотографии, дожидаясь, пока уберут чай. Понимая настроение гостя, Губайдулла выразительно взглянул на брата, как бы говоря: «Ну зачем тебе расшибаться перед выскочкой», но обеспокоенный Хамидулла повернулся к гостю, готовясь сладкими словами уговорить офицера сесть.

Губайдулла, говоривший всегда правду в глаза, не любил лисьи замашки брата в разговоре с людьми. «В бурю хорошо иметь свое укрытие», — часто повторял тот, доказывая, что людей нужно брать лестью. «Если зол и хмур твой собеседник, нехорошо хмуриться и тебе. Пусть в таком случае твое лицо станет кротким и добрым — стужу смягчает теплынь. Скажи самому скупому человеку: «Господин, настало время всему народу показать вашу великую щедрость», и он растает, потому что мягкие, ласковые слова все равно, что сливки для потресканных губ», — говаривал Хамидулла. Вот и сейчас начал он улещивать разгневанного «гостя»:

— Дорогой мирза! Трудно, ой, как трудно быть во главе правительства. Особенно сейчас, в наше время. Обуздать смутьянов, вроде Мамбета, могут только такие джигиты, как ты. Побольше бы нам таких смелых, деловитых джигитов, тогда бы дела нашего народа быстро пошли в гору.

Губайдулла нахмурился и решил оборвать брата.

— Ты помолчал бы, Хамидулла! Тебе известно, что я не поклонник сладких речей… А вам, Каржауов… мирза, я бы хотел сказать вот о чем. — Губайдулла сделал паузу, и Каржауов быстро, злобно повернулся к нему. — Многое мне кажется загадочным, — продолжал учитель. — Деятельность Жанши, человека высокообразованного, знающего историю общества, мне непонятна. Ведь гонения, которым он подвергает передовых, мыслящих людей, не что иное, как варварство. Атаман Мартынов, к примеру, — ярый монархист. Поэтому вполне понятно, почему он расстреливает, вешает, сажает в тюрьмы людей, жаждущих свободы. Но как понять то, что Жанша, ратуя за национальное равноправие, жестоко преследует Бахытжана Каратаева, Мендигерея Ипмаганбетова, которые борются за свободу и счастье казахов? Или любовь к простому народу, беднякам-скотоводам, сиротам и вдовам предосудительна?