Крылатые волки на льняном поле

– Ага. И будь что будет?
– Подмигивает мне по-приятельски.

Слабо так улыбаюсь в ответ.

Мутное зеркало реальности слегка поскрипывает и поддёргивается мелкой сеткой трещин. Пытаюсь уцепиться взглядом за ускользающее лицо и понимаю, что никогда уже не буду такой, как прежде.

неприятно быть

"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай - не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай - это две половины души.

(О.Хайям)

"Атеизм — это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну." (Ф.Бэкон)

Религия для слабых духом.

Она поддерживает, врачует, наставляет, избавляет от страхов, милостиво прикрывает ладонью глаза, заслоняя собой от ветра.

Доступно отделяет добро от зла и пытается внушить, что чёрная и белая краска - самые правильные для расцвечивания мира, а все остальные не столь божественны.

Карл Маркс более чем прав, и даже не хочется дополнять. Облегчать страдания - это великая миссия.

Но ничто. Ничто не заставит меня поклоняться высшей силе лишь потому. что она имеет власть надо мной. Пусть себе имеет. Надо ещё уметь правильно воспользоваться этой силой.

Мне не нужны заповеди, как моральные ориентиры. Божественный компас так примитивно устроен, что смешно им пользоваться по жизни. Ведь этических сторон света гораздо больше, чем десять. Го-о-о-раздоооо больше.

Мне неприятно.

Неприятно жить в мире, порождённым богом-шизофреником. Если его раздвоившееся сознание привнесло хаос, порубив всё вокруг на добро и зло, то это его проблемы. Но он сделал их моими.

Мне неприятно жить в мире, созданном богом-отшельником. Он сбежал от кого-то или от чего-то, остановился на краю Млечного Пути и решил, что в этом захолустье будет легче обдумать и решить, что же делать дальше… А пока он думает, мы создаём антураж бытия.

Неприятно жить в сюрреалистическом видении бога-философа, который прикорнул под мировым древом и видит сон про себя, уснувшего под яблоней. Яблоня, жертва безумных экспериментов ещё одного бога, плодоносит несъедобными фруктами – дарующими факт осознания добра и зла этого мира одновременно. И отравленные этим знанием отныне не будут иметь покоя.

Далее сон углубляется сам в себя, и богу-философу уже не проснуться. А нам в его сне ещё жить и блуждать, подбирая сгнившие падалицы с того самого древа.

Неприятно жить внутри мира бога-экспериментатора. Особенно если он убеждён, что отрицательный результат - тоже результат… А положительный и вовсе непредсказуем.

А ещё неприятней жить в мире бога-страдальца, льющего непрерывные слёзы по поводу жалости к порождённым им же существам. Эти рыдания часто переполняют земную чашу и вызывают всемирный потоп.

Не надо нас жалеть. Не надо нас топить. Ничего не надо.

Ньютон сжимает упавшее яблоко в руке, и его соки орошают землю. Знания вытекают и отравляют сознание. Отравленный никогда не сможет просто верить - ему нужно знать.

Мир божественно прекрасен. И ужасен одновременно. Пока эта дилемма не разрешится, мне не избавиться от неприятного ощущения, что что-то здесь не так.

Однако.

Необходимое послесловие.

Все эти рассуждения хороши для отдельно взятой личности. Взгляд изнутри себя, без учёта внешних факторов.

Главное, не забывать...

КАЖДОМУ - СВОЁ

она ждёт

Она подходит к оконному стеклу и прикасается к нему. Она ждёт. Кого-то, кто должен появиться на той стороне улицы и подойти к дому. Кого-то, кто всё не приходит, но кого она не устаёт ждать.

Я с обратной стороны стекла кладу ладонь на её пальцы. Они чуть подрагивают, стекло запотевает от человеческого тепла, но лишь с её стороны.

Она не может меня видеть, да и не видит. Она всматривается в мелькающие силуэты города, ища лишь один знакомый.

Я отворачиваюсь и устраиваюсь поудобней на карнизе пятого этажа. Здесь неплохой обзор, верхушки деревьев остались внизу. Даже время отсюда кажется бесконечным. Но я понимаю, что это лишь иллюзия. Время растягивается безмерно, когда ждёшь, а ожидания твои тщетны.

Иногда она проходит по комнате, и бросает мельком взгляд на окна, скорее уже по привычке. Я чутко вздрагиваю, пугая воробьёв чем-то для них непонятным. Глажу их взъерошенные пёрышки неощутимыми пальцами и они успокаиваются.

Да, порой её ожидание становится уныло-серым и окна тухнут. Они не светятся надеждой. Тогда я принимаюсь за дело. Беру губку терпения и мочу её в насыщенном растворе из специй и лесных ягод. Тщательно протираю стёкла снаружи, добиваясь золотистого оттенка и бархатистости ощущений.

Когда она приближается, то удивляется исходящему аромату, вдыхает его поглубже и невольно уносится воспоминаниями. Память подсказывает нужные тропинки, где вкусы, запахи, цвет высвечивают нужный облик.

По повлажневшим глазам улавливаю перемену настроения и с облегчением прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Закрываю глаза и замираю.

Прошлое отбрасывает слишком длинные тени. Иногда в них сумеречно даже в солнечный полдень. А иногда лишь они даруют прохладу в тот же полдень, обжигающий непосредственностью настоящего.

Мне лишь надо вовремя приблизиться к стеклу и соприкоснуться с ожиданием. Не дать ему угаснуть. Впорхнуть упругой резкостью смородинового листа, согреть ванилью и взбодрить свежим помолом кофейных зёрен. Чаще всего достаточно лёгкого толчка.

Она ждёт. Но это нелегко, я ведь чувствую. Скрасить её ожидание мне удаётся.

Мягкое послевкусие зыбких ощущений укачивает. Уравновешивает прошлое, настоящие и будущее в купели сиюминутных переживаний.

Я Ангел Ожидания. Наши соприкосновения для неё - надежда, для меня - наказание.

И меня когда-то так же ждали. Терпеливо, без истерик, с понимающим спокойствием.

Ждали долго, прощали многое и улыбались при встрече.

Да, это наказание для меня. Потому что вся гамма чувств женщины по ту сторону стекла проходит по мне катком изнутри.

А ещё это искупление. Каток распрямляет моё чувство вины и разглаживает непонимание. И я понимаю всё глубже и глубже… Поспеши к тому, кто ждёт. Может быть, успеешь.