Крылатый воин

— Аникеич, тебе ждет много работы, — шутливо-извиняющимся тоном сказал я, отдавая парашют механику.

— Главное, что ты живой, а самолет починим, — сказал он.

Тут он ошибся. Мой самолет был оставлен на запчасти, как и капитана Айриева, и командира Второй эскадрильи, которого тоже здорово отделала шестерка «худых», может быть, та же самая, а его ведомого, молодого летчика, сбила, упал на вражеской территории. В Пятьсот третьем полку не осталось ни одного исправного самолета. Двадцать первого марта мы убыли в Куйбышев в Первую запасную авиабригаду на переформирование в грузовом «Ли-2». Летчики и часть механиков расположились на откидных дюралевых лавках, а остальные — в проходе на палубе. Терпеть нам пришлось всего три с половиной часа.

27

На этот раз мы задержались в Куйбышеве на два месяца, дожидаясь своей очереди. Потери на фронте были огромные, и новые самолеты расхватывали, как горячие пирожки. Жили в казарме на территории авиационного завода. Я теперь лейтенант и командир звена, поэтому получил место в комнате с четырьмя одноярусными койками.

Пока не растаял снег и не подсохло, делать было нечего. Кто читал, кто играл в настольные игры, кто пьянствовал, благо водка в магазинах не переводилась. Раз в неделю ходили в клуб на новый фильм и на танцы по выходным. И то, и другое меня не интересовало. Всю стоящую советскую кинопродукцию я посмотрел до того, как она здесь появится, а на танцы приходили молоденькие девчушки, которым не собирался ломать жизнь.

Знал бы, что пропаду без вести для советской власти, женился бы на какой-нибудь. Сейчас это просто: пришли с двумя свидетелями в сельсовет или в городе в отдел записи актов гражданского состояния (ЗАГС) — и через несколько минут, которые потребуются чиновнику на заполнение бланков, муж и жена. Только вот я могу пропасть с вестью. Попытка сбежать из советского рая стала три года назад самым страшным грехом, за который расстреливали, если поймают, а если нет, отыгрывались на родственниках, включая детей, даже грудных, которых объявляли врагами народа и отправляли в ссылку.

От тотальной скуки меня спас парторг завода — недалекий, целеустремленный, искренне верующий мужчина тридцати девяти лет, одетый в темно-коричневый костюм, но без галстука. Упоротостью не отличался от христианских и мусульманских миссионеров и также был уверен, что все остальные просто обязаны вляпаться в то говно, в котором он оказался по своей воле.

— Ты орденоносец и, как мне сказали, сделал двадцать шесть боевых вылетов, сбил вражеский самолет, поэтому должен выступить перед нашими рабочими, — насел на меня парторг, поймав перечитывавшим в положении лежа на застеленной кровати взятый в заводской библиотеке роман «Тихий Дон».

Догадавшись, что отбиться не получится, не стал портить отношения, согласился сходить на пятиминутку ненависти, то есть на мероприятие по промывке мозгов, решив перенаправить пропаганду в просветительское русло и понадеявшись, что мое выступление не понравится, перестанут приглашать. Первое было в обеденный перерыв в цехе по сборке «Ил-2». Мне помогли подняться на какой-то агрегат, чтобы был виден рабочим, по большей части женщинам и подросткам. Сразу вспомнились лекции в университете, только тогда я был внизу, а слушатели вверху, а сейчас наоборот. Первым делом я похвалил самолет, который они изготавливают, назвав его летающим танком, рассказал, как много урона наносит он немцам за один удачный боевой вылет. Указал на главный недостаток — отсутствие заднего стрелка, из-за чего нас так часто сбивают, но в этом рабочие не виноваты. Будем летать на одноместных, на то мы и воины. Затем коротко выложил о своих боевых подвигах и сделал большой исторический экскурс в историю, поведал, начав с крестоносцев, о многовековых попытках западноевропейцев завоевать Россию. Меня предупредили, чтобы говорил не очень долго, работать надо, но я подумал, что пусть люди отдохнут, пока буду болтать.

Закончил словами:

— Такая вот в Западной Европе странная традиция — раз в столетие собраться всем вместе и сходить к нам, чтобы получить люлей и успокоиться надолго. Теперь пришел наш черед встретить, как положено, незваных гостей и проводить их до самого дома, до Берлина, что мы обязательно сделаем. Мы ведь с вами люди воспитанные, не так ли?!

Последнее предложение оценили громким смехом и разными нецензурными пожеланиями в адрес агрессора.

Несмотря на то, что я сильно превысил время, выделенное на выступления, и наговорил много лишнего, парторгу завода очень понравилось.

— Здорово ты выступил, товарищ лейтенант! Сразу видно, что человек образованный, бывший студент! — похвалил он. — А на кого учился?

— Забыл после контузии и до конца войны не вспомню, а то ненароком в тыл отправят доучиваться! — улыбаясь, ответил я.

— Понимаю тебя и одобряю! Сам бы на фронт ушел, но не отпускают, — сказал он.

Кто хочет, находит возможность, а кто не хочет, становится парторгом.

— Завтра выступишь в другом цехе, — решил он за меня.

В итоге я окучил весь авиационный завод, несколько других предприятий города и три ближние школы. Если бы не отлет на фронт, меня бы знали в лицо все куйбышевцы. Не ожидал, что мне так понравится балаболить забесплатно. Может, перевести этот процесс на экономические рельсы — пролезть в коммунисты и сделать партийную карьеру, шлифуя уши аквариумным рыбкам?

28

Двадцать четвертого мая наш полк перекинули на Юго-Западный фронт, где немцы начали наступление. Улетали из Куйбышева с радостью, потому что город и окрестности заполонила мошка. Покусанные ею участки тела распухали. Насекомые выводили из строя больше людей, чем немецкие истребители. Хорошо, что только на время.

Расположился Пятьсот третий штурмовой авиаполк на аэродроме возле села Нижняя Дуванка. Теперь числимся в составе Двести двадцать седьмой авиационной дивизии под командованием полковника Ложечникова. Я командую вторым звеном Первой эскадрильи, то есть являюсь заместителем командира ее. Опытных летчиков в полку, кроме командира и его зама, шесть человек, причем последний прибыл из госпиталя после службы в другом подразделении, для нас он темная лошадка. Теперь все они командиры. Третье звено в нашей эскадрилье досталось лейтенанту Горбулько. Больше некого было назначить. Впрочем, после того случая он проколов не имел. К тому же, теперь типа парторга эскадрильи, потому что остался единственным коммунистом.

У каждого опытного летчика по два ведомых из выпускников разных авиационных школ и училищ. Не знаю, по какому принципу их распределяли, но прибыли из четырех разных мест. То ли к нам сослали лучших, что маловероятно, потому что престижнее быть истребителем, то ли худших, то ли кто под руку попал. В полку их раскидывали по мере прибытия: этому дала, тому дала… В моем звене два сержанта — Скворцов и Кошкин. Обоим скоро будет девятнадцать. Упоротые комсомольцы, что хорошо для боя, но стараюсь общаться с ними пореже, чтобы, ляпнув лишнее, не дать им повод проявить социалистическую бдительность. Хотя один блондин, а второй брюнет, постоянно путая их фамилии. Предупредил, что дважды контуженный, спроса с меня нет, пусть не обижаются. Пока относятся с пониманием.

На первый вылет командир полка дал нам легкое задание — разбомбить колонну на марше в районе Банного. Знакомые места, но под названием Славяногорск. Когда-то я был в тех краях в пионерском лагере. Помню, нас погнали на пешую экскурсию без какой либо цели. Вот просто отмахать шесть километров по лесной дороге в одну сторону и столько же обратно. Пионервожатыми были две студентки-старшекурсницы педагогического института. Не уверен, что это была их идея. Туда я шел обутый, обратно — босиком, потому что растер ноги, благо дорога была песчаная. Помню приятное ощущение, когда растертое место погружалось в теплый мягкий песок. Девочки плакали и просили (пристрелить) донести на руках. Поскольку почти все эти кобылы, наши ровесницы, были длиннее нас, двенадцатилетних пацанят, рыцарей не нашлось.

Летели на высоте триста метров. День выдался солнечный. Небо чистое, где-нигде переползало медленно небольшое белое облачко. На линией фронта я покачал крыльями, чтобы ведомые запомнили, докуда надо тянуть из последних сил, если подобьют. У них задача простая — лететь за мной и повторять мои действия. Все равно в первый раз ничего не поймут и не запомнят. Если нас атакуют немецкие истребители, прижиматься к земле и, маневрируя, мчаться к своему аэродрому, курс на который я приказал написать крупными цифрами на полетном листе.