Крылатый воин

— Командир? — тихо окликнул из темноты Гена Буслаев.

— Да, — подтвердил я.

Дал ему отхлебнуть половину оставшегося во фляге, после чего съели по плитке шоколада, потому что жрать хотелось не меньше, и добили оставшееся. Я отдал стрелку автомат с запасными рожками, объяснив, как из него стрелять, и два магазина к пулемету, а сам пошел впереди с «мг-42» наготове и сагайдаком через плечо. Двигались к железнодорожной колее. Насколько я помнил, проходить она должна вдоль реки. Впрочем, через город сейчас проложено несколько железнодорожных путей, почти к каждому крупному предприятию.

Стрелок движется за мной, строго повторяя мои маневры. Я иду — он идет, я присел — он присел, я лег — он лег. Курс подготовки синоби Гена не проходил, поэтому шума производит слишком много, хотя уверен, что перемещается очень тихо. Услышав голоса впереди слева, я припадаю к земле.

— Кто-то идет, — слышу в той стороне.

— Кошка или собака, наверное, — говорит второй.

— Сейчас проверим, — произносит первый.

— Не стреляй, свои, — сказал я сравнительно громко.

— Кто такие? — спрашивает второй.

— Летчики, днем… (упали) неподалеку, — ответил я на чистом русском языке, чтобы не было сомнений.

— Стойте на месте, ждите меня. Там мины, — произнес второй.

Появился он сбоку, держа винтовку с примкнутым штыком наготове. Наверное, разглядел на наших головах шлемы, успокоился, закинул ее на плечо.

— Идите следом за мной, ни шагу в сторону, — потребовал он и повел по дуге к полуразрушенному дому.

Под зданием был обширнейший подвал, который освещался «катюшами». Нас привели к командиру гарнизона, двадцатишестилетнему лейтенанту с простецким лицом крестьянина, взятого от сохи на время. Он сидел за обычным кухонным столом, на котором стояла «катюша» и маленький кувшинчик с пятью карандашами и лежали общая тетрадь, порядком потрепанная, и тонкая стопка листов писчей бумаги. На одном из них, положенном на газету, командир что-то писал, пока не увидел нас. Рядом с ним у другого стола поменьше, на котором стоял телефон, сидел на деревянном стуле рядовой с кислой физиономией, а сержант чуть моложе командира доставал кухонным половником банку тушенки из закопченного котелка с водой, висевшего над костерком.

— Командир, летчики с «Горбатого», — коротко доложил о нас боец и сразу вернулся на пост.

Я представился за обоих, сообщил, что были подбиты во время бомбежки, сели на вынужденную, спрятались в подвале до темноты.

— Я видел. Думал, вас нашли и убили. Мы из миномета по ним лупанули в отместку, — сказал командир, после чего спросил удивленно: — Откуда у вас пулемет немецкий?!

— Одолжил у двух часовых, — ответил я и положил на стол военные билеты, письмо и две зеленые пачки сигарет «Номер пять»: — И вот это. Документы передайте в разведотдел, может, им интересны будут, а сигареты оставьте себе. Мы оба не курим. Пулемет и магазины к нему тоже получите, если проводите нас до переправы.

— Заберем и проводим! — радостно согласился лейтенант и сразу закурил, предложив по сигарете рядовому и сержанту.

Давно я не видел таких удовлетворенных физиономий.

50

До аэродроме Житкур мы добрались через Красную Слободу и Ленинск к обеду следующего дня, лежа в кузове грузовике, который вез туда мешки с мукой, крупами, сахаром. Ехали в полном смысле слова с ветерком, несмотря на то, что попытались загородиться мешками. Замерзли чертовски. Даже ночью во время переправы через Волгу на барже с ранеными, которую тащил маломощный буксирчик, было не так холодно.

— Я же говорил, что он фартовый, выберется! — улыбаясь, заявил подполковник Пивенштейн и обнял меня, как отец блудного сына, похлопав ладонью по спине. — Всё, проклятие двадцать девятого вылета ты осилил, дальше будет легче!

Любаша, как она заявила, тоже не сомневалась, что я вернусь. Это не помешало ей всплакнуть, уткнувшись в мою грудь. Ночь у нас была бурная, как в первый раз.

Командир полка одолжил мне свой самолет, пока пригонят новый. К следующему полету аварийный запас «Ил-2» пополнился немецкими флягой с питьевой водой, «мп-40», штык-ножом и зажигалкой. Плиток шоколада в кармане у каждого было по две. Кое-кто из летчиков полка последовал нашему примеру, хотя фаталистов было больше.

В тридцатом боевом вылете на штурмовике бомбили станцию Гумрак, расположенную западнее Сталинграда всем полком, в котором в строю осталось четырнадцать самолетов. Вести должен был командир Первой эскадрильи, но Армен уступил лидерство мне, сказав, что я быстрее найду станцию. А что ее находить?! Главное, определить, на какой именно колее находится, из нескольких, выходящих из города.

Станцию Гумрак прикрывали полтора десятка зениток малого и среднего калибра. Били довольно прицельно. На ней разгружали эшелон с танками и второй с тяжелой артиллерией. Немцы, как предполагаю, собирались возобновить приостановившийся штурм города, чтобы захватить до морозов. Они не догадывались, что севернее и южнее уже накапливаются войска для окружения Сталинградской группировки противника. Так что уцелевшие после бомбежки танки и пушки, если таковые будут, скорее всего, станут трофеями.

На этот раз почти у всех «Ил-2» было по шесть ФАБ-100 с мгновенным взрывателем и четыре «РС-132». Бомбили с высоты триста метров с первого захода. Во втором запустили реактивные снаряды и поработали пушками и пулеметами, добивая уцелевшие цели, которых осталось мало. Разнесли всё к чертовой матери. В ближайшие несколько недель станция не будет функционировать. Именно в это время и решится судьба Сталинграда.

На обратном пути нас атаковала шестерка «худых». Мы продолжили лететь на высоте пятьдесят метров, чтобы не подобрались снизу, лишь сократили дистанцию в строю, чтобы сразу несколько задних крупнокалиберных пулеметов давали отпор. Вражеские истребители помельтешили возле нас, но ни один не решился умереть геройски, умотали ни с чем. По прибытию на аэродром Житкур сразу половина самолетов встала в ремонт, в том числе и арендованный у командира полка. Ему основательно поковыряли фюзеляж и крылья. В левом была дыра, через которую запросто пролезали два моих кулака. Немецкие зенитчики свое дело знали.

После доклада в штабе подполковник Пивенштейн тормознул меня на разговор:

— Подал документы на присвоение тебе Героя Советского Союза. Говорят, что меньше, чем с сорока, соваться не стоит, но вдруг получится?! У тебя в придачу шесть сбитых самолетов. Тогда ты станешь кум царю и сват раввину!

— В наше время лучше быть сватом командующего воздушной армией, — возразил я.

— И не жди, я спорить не буду! — шутливо заявил он, после чего добавил: — Деньги за десять вылетов получишь в любом случае. Я приказал начфину, чтобы не тянул.

Начальник финансовой части старший лейтенант Садков, вроде бы, русский, но, подозреваю, когда он родился, в еврейских семьях зарыдали. Он не спешил выдавать летчикам доплаты. Кто-то погибал, и тогда семья получала только жалованье. Всё, что сверху, исчезало в карманах честнейшего старшего лейтенанта Садкова. Ему постоянно били морду, он писал рапорта, виновных наказывали, а начфин оставался на своем боевом посту. И ведь после войны будет ходить в героях.

51

Девятого ноября ударили морозы. Температура опустилась до минус двенадцати, а на следующий день до минус пятнадцати. Зато небо прояснилось. Все самолеты отправились бомбить врага. Если раньше первоочередными целями была передняя линия, то теперь переключились на железнодорожные станции и переправы. Как нам сказали, по рекам уже плывет «сало». Значит, скоро лед станет сплошной и, пока не наберет толщины, переправиться по нему будет невозможно, особенно тяжелой технике.

Я вылетел только тринадцатого числа на отремонтированном «Ил-2» командира полка. Появилось у меня предположение, что самолет знал нежелание свое настоящего хозяина рисковать жизнью, поэтому выходил из строя быстро, а ремонтировался медленно. И на этот раз он подтвердил мои подозрения.