Крылатый воин

— Хочу развестись с мужем, — сообщает она, лежа рядом со мной, удовлетворенная, разомлевшая.

Это тема для обсуждения. Решение обязан принимать мужчина и отвечать за него.

— Не спеши, дождись окончания войны. К тому времени будет резко не хватать мужчин, любых, — советую я.

— Ты не погибнешь, — уверенно произносит Любаша.

— В нашей стране существует много способов разлучить людей, — напоминаю я.

Как-то мне не тарахтит жениться на чужой жене и застрять в Зазеркалье, где страшную сказку сделали былью.

Утром четвертого дня ветер начал выдыхаться и после обеда все три эскадрильи вылетели на боевые задания. Перед Второй в составе двух звеньев из семи самолетов была поставлена задача найти и уничтожить батарею крупнокалиберных пушек, обстреливающих Сталинград. Примерное место ее расположения сообщили наши артиллеристы.

Нашли не сразу. Пушки стояли среди развалин, прикрытые маскировочными стеками. Во время первого пролета я не понял, что это они, только отметил, что одинаковой формы разрушения в четырех соседних местах, а потом чуть в стороне увидел выглядывавший из-под навеса нос грузовика и убегающих солдат. Пролетели дальше, сделали вираж, пересекли указанный район по диагонали в другую сторону. Опять вернулись и, опустившись ниже, прошли над тем местом, где прятался грузовик. Я дал короткую очередь из пулеметов и пушек по навесу — и там полыхнуло, а затем и рвануло довольно мощно. Видимо, в кузове были снаряды. Взрывной волной сдуло маскировочные сетки со стоявших рядом тягачей и двух больших, судя по задранным стволам, гаубиц, калибром не менее двухсот десяти миллиметров.

Я приказал второму звену из трех «Горбатых» атаковать тягачи, а вервое повел в атаку на гаубицы. Сперва скинули бомбы, накрыв все четыре цели. Еще в одном месте рванули сложенные снаряды. Развернувшись, добавили реактивными снарядами и из пушек и пулеметов. После чего повернули к своему аэродрому, снизившись до высоты двадцать метров, потому что в нашу сторону летела шестерка «худых».

— «Мессеры» спереди справа! — предупредил я подчиненных, а то молодежь могла и не заметить.

Мой стрелок заработал длинными очередями из крупнокалиберного пулемета. Неопытен, боится, нервничает. Как бы там ни было, добавляет плотности огню, нервирует, отпугивает немецких летчиков. Они тоже боятся. Одно дело атаковать беззащитный самолет, а другое нарваться на очередь из крупнокалиберного пулемета, которая может стать роковой. С малой высоты спрыгнуть на парашюте не успеешь, а посадить самолет можешь на вражеской территории, где не факт, что с тобой будут цацкаться, брать в плен. Озлобление с обеих сторон запредельное. Говорят, в начале войны немцы не стреляли по сбитым летчикам, спускающимся на парашютах. Теперь не церемонятся.

На аэродром Житкур эскадрилья вернулись в полном составе, но с потерями в личном составе. Один стрелок погиб, второй ранен. Военврач третьего ранга Морозова оказала ему первую помощь, после чего отправила в госпиталь. Их места вызвались занять мой оружейник Дима Баштырев и моторист одного из моих ведомых. По-любому результат был великолепен, благодаря вторым членам экипажа — задним стрелкам. Молодые летчики уже совершили по четыре боевых вылета, а эскадрилья не потеряли ни одного самолета. В Первой и Третьей минус по два борта.

48

Еще два дня ветрюгана со снегом, а на третий моя эскадрилья, несмотря на низкую облачность, в полном составе вылетела на очередное задание — бомбить железнодорожную станцию Древний Вал, расположенную в тридцати километрах западнее Сталинграда. На этот раз у каждого самолета по четыре РС-132, на внешних подвесках по две ФАБ-100, а в бомбоотсеках мелочь в контейнерах. На высоте двести метров пролетаем над разрушенной и припорошенной снегом северной частью Сталинграда. Оттуда уходит железнодорожная колее, следуя над которой выходим на цель.

На станции выгружаются два эшелона с крытыми вагонами и один с цистернами с топливом. Охраняет их не меньше роты зенитчиков, которые встречают нас плотным огнем. Передо мной небо пока чистое, а вот моим ведомым и второму звену достанется. Иногда мне кажется, что ведомые нужны, чтобы принять на себя то, что должно достаться ведущему. Мы поднимаемся на высоту триста метров и с горизонтального полета скидываем бомбы. Разворот, второй заход, теперь уже с пикированием. Выпускаем реактивные снаряды и бьем из пушек и пулеметов в море огня и густого черного дыма от вспыхнувшего топлива, которое, как догадываюсь, вылилось из разбитых цистерн и было воспламенено нашими зажигательными бомбами. Горят и крытые вагоны.

Постукивание осколков по фюзеляжу подсказывает, что некогда любоваться, пора сваливать. Я прижимаюсь к земле и устремляюсь по кратчайшему расстоянию к Волге. Для истребителей слишком низкая облачность, но чем немецкий черт не шутит?!

За рекой, поворачивая на аэродром Житкур, недосчитываюсь одного самолета в эскадрилье.

— Гена, где десятый? — спрашиваю по внутренней связи заднего стрелка.

— Загорелся и сел на нашей стороне, — докладывает он.

Еще пять самолетов по прилету на аэродром становятся на ремонт разной степени сложности.

На следующий день, такой же пасмурный и с низкой облачностью, летим двумя парами с командиром второго звена Зайцевым уничтожать переправу через Дон севернее Калача. На внешних подвесках по две ФАБ-250, на внутренних — две ФАБ-50, все с взрывателем с замедлением. Реактивные снаряды не берем. Главная задача — понтонный мост, отменно защищенный зенитной артиллерией, поэтому заход будет один и быстрый, на малой высоте.

У немцев сегодня нелетная погода, нет ни одного в воздухе. На высоте двести метров пролетаем над Сталинградом. Звуки на земле нам не слышны, поэтому город кажется заснувшим. Находим дорогу, по которой катят машины с запада, летим над ней. Она обязательно приведет к переправе через Дон.

Зенитчики ждали нас. Наверное, наземные наблюдатели засекли и передали по цепочке, куда мы летим. Определить это было не трудно. Встретили плотно. Я еще до реки поймал несколько осколков, хотя летел на неудобной для зенитчиков высоте пятьдесят метров. Бомбы высыпал все сразу. На той стороне сделали разворот, понаблюдали, как оседают «шапки» из воды, пара и дыма, поднятые взорвавшимися бомбами, зафиксировали на кинопулеметы, что задание выполнено, и полетели в обратную сторону.

Минуты через три заметил, что стрелка на термометре воды начала медленно двигаться вправо. Видимо, поврежден масляный радиатор. Я сбавил скорость, чтобы двигатель грелся медленнее, и вывалился из строя.

— Меня подбили. Лейтенант Зайцев старший, — передал я командование эскадрильей и направил самолет по кратчайшему расстоянию к Волге.

Самые интересные, запоминающиеся моменты жизни именно такие — ожидание развязки пренеприятнейшей ситуации. Давление масла падает, температура воды растет. Летим над вражеской территорией. На переднем крае летчиков в плен не берут. Слишком многим одолжили, вернут сразу всё.

Движок внезапно сдох и стало непривычно тихо. Когда работал на теплоходах, где тоже постоянно что-нибудь тарахтит, при наступлении тишины просыпался встревоженным. «Ил-2» планировал медленно и печально над разрушенным городом. В одном месте нас обстреляли из автоматов два немца. Стояли во весь рост, значит, это тыл.

— Гена, отстегни парашют, приготовь «аварийку». Как только сядем, сразу выпрыгивай и отбегай в укрытие, — напомнил я стрелку.

По норме в каждом самолете должен быть аварийный пищевой запас из трех банок тушенки, трех банок сгущенки, трех стограммовых плиток шоколада и восьмисот грамм галет на каждого члена экипажа. В реальности первые три продукта съедались сразу после получения, оставался только последний и тот не в полном объеме. Вдобавок перед каждым боевым вылетом клали в карман плитку шоколада и потом съедали на подлете к аэродрому базирования или после посадки.