Крылом мелькнувшая

– Не мой ли, – спрашиваю, – животик? Вам лучше алиментами или сочетаться?

Дорогая потеря находчиво приструнила.

– Лучше завтра прогуляй меня по набережной.

В назначенный час пересеклись у кузнечевского моста. Приуставшая от попажи на стрелку нуждалась более в скамейке. Присели почти сразу. Бережок эффектно высоковат. Чайки черноголовочки с криками носятся. Сначала бы начать! Эх! Со стороны мы, вероятно, смахивали на счастливую парочку. На самом же деле из кривого зеркала донимала нас злая насмешка рока. Разговор не клеился. Шоколадка, которую из куртки извлёк, и та язвила переводным названием: «Кот и кошечка».

– Прими заместо цветиков.

Попыталась ловкими пальчиками вскрыть – не получилось.

– Ой, в иностранщине зарочило 43 – рассмеялась прежней, до боли знакомой да осеклась.

Молчанка иль коробящая нервы пауза при конце провальной пьесы. Никто иной – мы, оба бестолковых, её же и написали.

Некой аллегорией катерок влёкся течением Кузнечихи. Должно быть, пакостник, резвясь, отвязал. Его владелец не ведал о том ни сном, ни духом. На заводе, поди, гнал вдохновенно в это время стружку из-под резца.

43

Зарочило (поморская говОря) – запуталось.

В самостоятельном плавании сшитого из тонюсеньких дощечек «соломбальца» несло боком. Косо заклиненный руль правил им.

Сравнил невольно:

– Почти нас напоминает.

– Ещё как! – виновато отозвалась Галина, – приди сюда завтра.

– Во-во. «Теперь с другого рядка».

Оба позволили себе примирительно улыбнуться.

По такому же свойству уступчивой натуры младенца из роддома вынес. В крестинах участвовал. Мать с отцом советовали Галю вернуть. Пусть и с чужим ребёнком. Но это уже не по силам души оказалось. Она-то попытаться понять тогда не захотела. Теперь не хотел я…

Главная мечта не сбылась. Хоть исполнима вроде бы. Да замены редким сударушкам нет. Перед тем, как телефонные номера сменились, вечерний звоночек.

– Елки зелёные! Сама Галина Васильевна! Как поживаю, спрашиваешь? Да вот одинёшенек у разбитого корыта. Ни папеньки, ни маменьки – сирота. Заходи на огонёк.

Больше из вежливости предложил, чем в надежде повидаться. Однако пришла.

Ставшие сдержанней, обошлись без чмоканья и обниманий. Просто говорили и говорили, что накопилось сказать за годы. С кофием вообще никакой сонливости. Светлым седьмым часом Галя, в неизменой манере, тихой водой ушла в свою жизнь. О ней-то достаточно мне поведала.

Живёт-де на юге(!) губернии в городке Котласе. Квартиру купили, продав памятный поморский дом. Сын и дочь – подростки. Муж законный. Всем детям – родной. Словом, как бы ничего не упущено. Всё алентово. Глаза почему грустные? Может, встреча подействовала? Или что-то не досказала?

Странная есть почта погасших судеб. Через пятых, десятых людей возьмёт и доставит. Случайности исключены. Ведь окольные дороги – не шараханье впотьмах. Одна из них на меня вывела. Мало ль горького изведал? Так нет же, заполучил ещё! Жестокое известие заставило с киношной скоростью пережить давнишнее. Будто разрывная вспышка высветила затаённое в последней встрече.

На том северном юге что-то стряслось. Сердце Галинки никак не растворяло нестерпимую обиду. Объясниться со скандалом – иной родиться надо. Но и простить голубушка не смогла.

Отвергнут же какой-то Сашка и я, пытавшийся быть благодарным. Новым руслицем свернула вольная прочь. На этот раз терзал её совершенно другой расклад. Достало бы времечка как-нибудь излечиться душе! Спасает Вера, спасает щедрость дней с терпением и привычкой жить. Злая бесовская сила, боясь проиграть им, внушила поторопиться…

Галинка, Галинка, что ты наделала?! На бережку занебесной реки, где мается душенька, знаю, жалеешь нас. Милосердней, похоже, меня, ибо видела наказанного больше всех».

Вон оно что

Над «давным-давно» – нынче пошутят: «О! Это ещё до битлов». Тогда будем от рок-н-ролла считать. С самого захвата им планеты. Даже в наглухо заколоченном Советском Союзе, некоторые зафанатели, то есть ритмично задёргались всеми членами тела.

Большинство же народа, из всего заграничного муз. изюма, знало Ив Монтана. Потому как француз юманитешный 44 , шансонил тихо и к чувствительной радужности непонятно. Но и наших русских песен, пока не чурались. В домашних застольных компаниях имели они полный, неделимый ни с кем успех. И чему тут удивляться? Как-никак неспешно катили пятидесятые годы прошлого века. О ту пору и произошёл занятный случай.

44

юманитешный – то есть сторонник французской компартии.

Круче всех по продвинутости, были, конечно, лишь моряки-загранщики. Особенно парни из младшего комсостава. Старшие в званиях держались довоенных представлений: как да что и на кого всегда оглядываться. Тех и других понять, возможно.

Молодым весьма малым развесом досталась беспощадная сталинщина. Быть теперича модником в струе, разве нездорово? А солидный возраст, напротив, выученные уроки собрался помнить досмерти. На происходящие в стране хрущёвские перемены (читай, пертурбации), смотрел с осуждающим прищуром. Ох, мол, заиграетесь, вы. Не стоять долго слабеющему порядку! Вообщем-то, так оно и вышло. Да лучше я вплотную рассказом займусь.

Любил один капитан, с заглазным отчеством Силыч, кого-нибудь распечь. «Ужо тому за дело». Однако увлёкшись словесным бичеванием, употреблял родимый дар до явного перебора. Сам он этого замечать не хотел. Шкурил и шкурил с хорошо просматриваемым удовольствием.

То Силыч четвёртого механика прихватит за подпаривание сальников грузовых лебёдок, более усугубительней – брашпиля. Довеском, кем палуба осолидолена 45 , ему же припишет. То третьему меху достанется за аварийный, по кэповскому мнению, перерасход запаса котельной воды. У второго найдёт всяко-разные корни зла. В их числе неразродный: пошто шлак не с того борта вечно топят?! Деду воздаст за недоданные мили, поскольку не всегда удавалось кочегарам держать пар на марке. На оправдания, что в бункерах дрянной уголёк со шпица 46 , Силыч саркастический похмыкает. На копейку того хуже – воркутинский, давал ему повод взрыкнуть: "Советское хаешь?!"

45

осолидолена – запачкана солидолом (смазкой).

46

со шпица (сленг) – со Шпицбергена.

Заскучав на подтяжке «чумазых и маслопупых», плавно переходил к штурманскому составу. Тогда отдувался юный, во всём-то виноватый трёшник. Немного менее – второй штурман, отвечающий за погрузки, выгрузки. Третировал Пётр Силыч и старпома. Есть, есть грешок: во вверенной ему винной артелке, быстро кончалась водка. Правда, как ей не убывать, если начальник судовой радиостанции, нет-нет и вручит очередному счастливцу отпечатанную весть о рождении сына или дочки. Запросто получалось радовать двойней.

Такое и не обмыть?! За сынка полагалась выдать две бутылки. Ну, а за два сына – прикиньте? Едва ближний круг корешей тостуемого и примкнувшего радиста отпоздравляются, тотчас вручается совершенно противоположная. Уточнённый пол двойни – женский! И та путаница из-за плохого прохождения морзянки в эфире. Рехнуться можно, сколько в нём лишнего писка и треска! Уже чуть потухший папаша, сандалит к старшему помощнику. Так-де, и так. Ошибочка, но, посудите, какая расприятная. С вас – пара поллитровочек и на рюмочку зайти покорнейше прошу.