Крылом мелькнувшая

На следующее утро, без свидетелей, суётся состоявшемуся отцу двойняшек настоящая радиограмма. «Милый … у нас родилась дочь тчк Вес 3 зпт 800 тчк Похожа на тебя и бабу Полю тчк Любим зпт ждём тчк»

Туточки новым разиком не завернёшь. Словом, редкий подбор весельчаков и приколистов, числом эдак с полсотни. ЗнАмо ведь старые пароходы, на которых одних кочегаров, самое меньшее, 16ть(!) душ.

Рядовых членов команды вразумлять не по капитанскому статуту. Вот и Силыч справедливо полагал, что в этом никакой нужды нет. Их в свою очередь школил, ругаемый кэпом, весь номерной комсостав. Подходец тот же: где увидят, хотя бы намёк на нерадение, там и прихватят. Лишь за поведенческие оттенки стропалил один помполит, заходивший со своего партийного угла. Средства воздействия применял, куда угарнее дыма из трубы.

Стоило слегка отметить в характеристике: «В совпортах увлекается женщинами лёгкого поведения и спиртными напитками». Таким Макаром прощай, виза. Ты – вечный каботажник.

С подобным набором «кувалдочек», точно на идеальном киле ежечасно прЯмилась судовая дисциплина. Здесь ли высмотришь потакание, панибратство и веру в лучистость раскаянья?! Истинно, как есть по старо-морскому: грубо, доходчиво, верно. Но нет правил без исключения. Пора познакомить вас с буфетчицей Капиталиной.

Была она женщиной степенной, как прежние северянки светловолосой, с приятными чертами лица. Необделёна матушкой-природой видной статью, бархатным распевным голоском, плавностью округлых движений. Кроме школы семилетки, никакими вздорными знаниями непорчена. Одно плохо – к совсем обездоленному поколению причастна. Ровесники её погибли кадровыми солдатушками. И помоложе – на подмогу им, да на ту же смертную участь. Какие справные остались, при орденах и трофейных аккордеонах, чуть ли не на вокзалах разобраны. Калеченных без рук и ног, спивающихся от увечий, взяли из бабьего сострадания. Так что девчоночке Капе, мечтавшей о любви, никогошеньки не досталось. Эх, только ли ей?! Они-то доподлинно знавали, какая это стерва – война.

Привлекательные молоденькие годики, отпущенные на всё про всё, закончились. Тридцать пять – и одинокая, с очень понятной тогдашней судьбинушкой. Будто по осознанному всей страной умолчанию, чего-то вякать на вечных дев, вообще западло. Тем паче, обязанности свои Капиталина блюла редкостной аккуратисткою. Кают-компания всечасно сияла чистотой. Сменное постельное бельё, качка ни качка, к каждой субботе постирано, отглажено. В каютах комсостава ни соринки. То-то. Настоящая хозяйка казённого пароходного быта.

И надо же энтому злополучному обеду случиться. Силыч, поди, нежданно и для собственных мозгов сорвался с цепи. Какое-то пустяшное замечание Капиталинушке сделал. Не смог удержаться от другого – чуть усугубительней. Отнють не в диковинку: кэпа неуправляемо понесло. Растерянная донельзя буфетчица промолчала. Только вскинутые бровки изобразили удивление. Ужин не внёс успокоительных тонов в язвительные цеплялки, сидящего за капитанским торцем стола. Опять-таки распекание прилюдно относилось к ней. В новых сутках словесная экзекуция продолжилась.

Короче, принятое тогда всеми то самое "умолчание", было нарушено напрочь. Столь возмутительно напоказ! За это уже били лица, вернее, морды. Тут же как поступить?

Комсоставские чины невольными свидетелями понурили головушки над тарелками. Хотя бы возразить в защиту Капиталины, бесстрашных не находилось. Любому о том и помыслить нереально. Огромной сиятельной величиной обрисовывался в те времена капитан. К тому же с напущенной на себя крутизной, як у Пётра Силыча. Немой безответный вопрос всё равно провис: «Чего он так-то? Ведь по-пустому месту скребёт».

Когда бы кэп ведал про уменье женщин защищаться. Не упираясь, враз обменял талант распекателя на стезю безопасного выказывания самости. Поздновато, однакось, дать: «Стоп. Полный назад». Поносимая без всякой вины, незримо вскипела. Театральной декорацией вдруг заделалась та кают-компания. Смиренная, тишайшая Капа уже на звёздном уровне Комиссаржевской, пусть и с северным говорком. Взять да вставить бы прозвучавшее в третий акт какой-нибудь нескучной пьески:

– Ах, так! Как в постели я любушка-голубушка. А тут ругашь?! Ну, тогда знай: Ничего тебе никогда не будет! Зрители за двумя длинными столами, исключая важный торец, наконец-то схватили простую, как выдох суть: «Вон оно что».

Штатским – больше никогда

Говорят, удобнее всего писать от третьего лица. Заранее соглашаясь с именитыми, начну по простоте как-то так. На СМПэшном 47 пароходе «Николай Бауман» сие произошло. Шли они в нашу Ригу. Весьма важно дату выставить: 7-е ноября 1947 года. В понятиях того времени – величайший праздник для отвоевавшей, полностью собранной нынче державы. Накатила ровная тридцатка Великой Октябрьской социалистической революции. Кто-нибудь из новых поколений заметит, что с месяцами вроде нестыковка. Смущать себя тем не надо. Большевики и до правки календарей добирались. Однако сочли впопад звать свою революцию «октябрьской».

47

СМПэшном – то есть принадлежащим Северному морскому пароходству.

К утренней вахте требовалось поднять флаги расцвечивания. Боцманские и прочие кадры в столовую команды шлёпают, а Валерка Коковин – за делом государственной важности. Кому, как не самому младшему штурману, в чьём заведовании красивые трепыхалки, тем заняться. Попутно хочет парень, пусть и, спеша, на редкостный кофе в кают-компанию залететь. Да минута в минуту прибыть к вахте не абы как – строго при парадной форме третьего помощника капитана.

Что мешает ускориться в затеянном, вовсе не зависит от честных усилий. Противный по курсу ветер, аж присвистывает возле мачты. Подличая сколь возможно, затрудняет крепить те флаги к сигнальному фалу. Всё-таки Валерка присобачил несколько штук. Чуток даже их приподнял. Быстрее работка поддвигалась. Тут, к крайней досаде, наряжаемый фал из рук вырвался. И давай дразнительно по трюмному брезенту путешествовать.

Лучше бы парень остолбенел с почитаемым флотскими словцом на «ё». Одной секунды, пожалуй, ему хватило припомнить: дубовых лючин под брезентом нет. Потому как капитан с помполитом двинули почин: не будем, мол, дорогие часы на открытие трюмов терять. Переход-то короткий. Натянем брезент, подобьём клиньями и ладно. Какое там «ладно»! Валерка, с горячностью молодости, уже прыгнул на воображаемые лючины.

Благодаря горе-починщикам, моментально освоил и хлеб киношного каскадёра. Да в ту разверзнувшуюся бездну под брезентухой, провалился. Рядом пикирует форсистая фуражка с белым верхом. Сесибон, что лишь она изведала всю глубину падения. Валерка же, нахватав синяков, ушибов, чудом словил комингс 48 твиндека. Кое-как подтянувшись, сумел забросить поочерёдно руки, согнутые в локтях. И уже имея под собой надёжную опору твиндечного настила, заново, почитай, родился.

48

комингс – конструкция, окаймляющая, в данном случае, край твиндека. твиндек – грузовое пространство между палубой и платформой в трюме.

Стало быть, повезло ему, что пароход был изначально немцем и звался «Charlotte Cords». Ведь чего бы в Германии ни сделали, всё там прилаживалось к будущей войне. Ну и подобные трюма до той же причиной кучи. Вдобавок с огромной, конечно, натяжкой, выказали себя подходящими дать шанс. Нелишне примечание: под подкладкой кителя свалившегося, маленький образок Николая Чудотворца. В тайне зашит мамой – некогда царской гимназисткой. Это вам как?

Фартануло Валерке в другой судовой подробности. Именно под полубаком на прежнем немце кочегарский кубрик. Из него-то появился на палубе здоровяк Кирюта. Момент рокового прыжка и поспешание кочегара на завтрак звёздно совпали. Ускорившись до бега, Кирюта ворвался в столовую команды с оглушающим атасным криком:

– Третий в трюм упал!!! Третий в трюм упал!!!

Все до единого, рванули доставать наверняка бездыханное тело. Разве могло быть иного варианта? Но оказалось: категоричное «нет», гораздо слабее робкого «да». Счастливый случай, куда как возможен! Валерка, хотя и нетвёрдыми шашками, всё же самостоятельно ковылял к трюмному скоб-трапу. Слегка помогли ему в подъёме, сопроводили до каюты.

Отмечание командой праздника пополнилось действительной законной причиной к радости. Смущённо чувствовали себя капитан с помполитом, да и то недолго. Обошлось ведь. Зато почин политотделом зачтётся. А упавшему – отдых до следующих суток и непременно (с подсказки медсправочника) влёжку. Мало ли мозги (!) стряхнулись.