Крылья черепахи

Мысленно я посочувствовал даме, приятной во всех отношениях. И посочувствовал не в первый раз.

А Феликс – тот, казалось, наслаждался светской беседой. На его месте я бы немедленно форсировал допрос и как следует припугнул распущенную соплячку – он же, прихлебывая чаек и жмурясь от удовольствия, перевел разговор на разрушенный мост и нашу робинзонью планиду. «Да-да, я тоже надеюсь, что завтра они наведут какую-нибудь переправу...»

Кто «они», он не конкретизировал. «Они» – и точка. Кто-нибудь о нас позаботится. Кому-нибудь по штату положено о нас заботиться, к этому мы привыкали много десятилетий и еще не успели отвыкнуть. С кого-то семь шкур спустят, если он не проявит героизм в заботе о попавших в беду. И пусть это давно уже не так – привычка все равно живет и позволяет не особенно беспокоиться.

Не у всех такая привычка, конечно. Вот у Инночки ее точно нет. И у Коли ее нет, и у Рустама, и у толстого Лени. А у Надежды Николаевны – есть. У обеих старых учительниц – тем более. Вера в то, что их не оставят в беде. Что спасут. Не слушайте их, когда они говорят, что доброты и справедливости на свете не существует. Есть она в них, эта вера, ее можно лишь ослабить и загнать глубоко в подкорку, но совсем истребить нельзя. Именно эта вера заставляет их разговаривать с должностными лицами любого ранга исключительно тоном агрессивной жалобы. Вы, вы обязаны! Не мы. Мы с вас не слезем и не пошлем вас подальше раз и навсегда. Вы обязаны!

Они никогда не научатся заботиться сами о себе.

Надежда Николаевна еще из успешных – не то супруга чиновника средней руки, не то сама чиновник. Но и она отравлена тем же ядом. Скажи ей сейчас, что восстановление связи с Большой Землей в ближайшие сутки сомнительно, – начнет громко и долго возмущаться.

Но мы, конечно, ничего такого ей не скажем.

– Да-да, – покивал Феликс, решительно со всем соглашаясь и взял кусочек сахара – уже четвертый, между прочим! – Обязательно. Непременно. Я даже думаю, что работы могут начаться ночью, как только прибудет следственная группа. Они тут кое-кого заставят шевелиться. Так что мы с Виталием сейчас пойдем спать, чего и вам советую. – Он по-доброму усмехнулся. – Следователи, свидетели, то-се... Боюсь, что сегодня ночью нам не дадут как следует выспаться. Всех начнут трясти по полной программе...

Надежда Николаевна нервно вздохнула и ничего не сказала. Феликс допил чай и поднялся со стула.

– Ну, спокойной вам ночи. Попытайтесь плотнее прикрыть форточку – дует. Пошли, Виталий... Да! – остановился он, словно на него нашло озарение. – Пока есть время, попытайтесь тщательно продумать свои показания. Уборная и никем не замеченный спуск по скрипящей лестнице – это не очень убедительно...

– Вы нам не верите?! – воскликнула Надежда Николаевна. Не берусь утверждать, что преобладало в ее восклицании – негодование или испуг.

Только теперь Феликс провел осторожный хук. Не ради нокаута – ради выигранного очка.

– Я сделал вид, что поверил, – кротко объявил он. – ОНИ не станут изображать, будто поверили. В этом вся разница.

Пари держу, он ждал взрыва. Но вряд ли предполагал, что бикфордов шнур окажется столь короток.

– А ну, катитесь отсюда! – ужасным голосом заорала Инночка. – Вон! Брысь! С вашим чаем! Подонки! Чмо!

Так. Попили чайку...

– Мы уже уходим, – сказал я, чувствуя, что мне давно пора вставить словечко. Хотя бы напоследок. – А вы подумайте. Порепетируйте.

– Инна! – в отчаянии простонала Надежда Николаевна.

– Ма, не верь, он гонит! Тварь! Оба твари!!!

– Инна! Где ты была? Я мать, я должна знать это! Доченька...

Доченька билась в истерике. Не хотел бы я, чтобы она бросилась на меня. Пока утихомиришь, заработаешь как минимум фингал под глазом или иное какое телесное повреждение. Еще меньше я хотел, чтобы она начала швыряться стаканами.

Или чайниками.

– Где ты была?! – Из глаз Надежды Николаевны медленно катились слезы, размывая косметику.

– Не твое дело! – визжала Инночка. – Ты тварь, а не мать! Внизу, внизу я была, ясно? – нелогично проорала она без всякого перерыва. – Внизу! Во втором номере! Что, не имею права с парнем переспать? Не имею, да?! Я почти совершеннолетняя! А ты – ни себе, ни людям, фригидная курва! Что ты в сексе понимаешь?..

Надежда Николаевна зарыдала.

– С Колей или Рустамом? – деловито спросил Феликс. В ответ Инночка только бешено выматерилась по его адресу. – С Рустамом, верно?

– Ничего я вам не скажу! Гады! Падлы! Пшли вон! Только следователю!..

Я подумал, что сейчас Феликсу настало самое время провести второй хук – объявить, что присутствующий здесь Виталий Мухин имеет некоторое отношение к органам и погоны носил. Но мне почему-то казалось, что такое заявление ничуть не подействует.

Похоже, и Феликсу так казалось, поэтому он просто произнес:

– И точно так же будете ему врать, юная леди? Не советую.

– Инна, – мучительно всхлипнула Надежда Николаевна, – теперь и они знают...

Я согласно кивнул. Мы знали. Мы оба знали, что в момент убийства Инночка отнюдь не сидела в уборной. Она находилась на первом этаже, очень близко от жертвы. Возможно, на расстоянии вытянутой руки.

– Где изумруд? – напрямую рубанул Феликс.

– Что-о?!

– Изумруд. Из-за которого погиб Борис Семенович. Продолговатый зеленый камешек примерно вот такого размера.

Я взглянул на бедную Надежду Николаевну и поспешно отвел взгляд. Сейчас бы я с удовольствием хлобыстнул стакан водки. Не зря основная профессиональная болезнь следователей – алкоголизм...

– Не знаю я никакого изумруда! – Глаза Инночки злобно и изумленно вытаращились. – Вы что, дело мне шьете? Ага, шас! Разбежались! Может, обыщешь меня? Давай, обыскивай...

– Инна, не надо...

– Молчи, ма! Пусть, пусть обыщет! Пусть мне в задницу заглянет! Обломается! Изумруд какой-то ему подавай...

– Кто первым вышел из второго номера? – рявкнул Феликс. – Ты? Рустам? Отвечай!

Несколько секунд Инночка только дышала, буравя его ненавидящим взглядом. Потом облизнула губы и сказала неожиданно спокойным голосом:

– Он. Я как раз одевалась.

Надежда Николаевна застонала.

– А дальше?

– А ничего дальше не было, ясно? Я оделась. Тут как раз развопилась эта старая жаба, как ее... Милена. Ну вот. Я выскочила, а вся шобла уже там, ахают, галдят, ну и прочая суета вокруг дивана. Вот и все.

– Все? – недоверчиво спросил Феликс. Он явно напрашивался на повторный взрыв. Мало ему одного. Пожалел бы Надежду Николаевну, инквизитор! В чем она виновата? Воспитала такую дочь – так ее дочь и есть ей пожизненное наказание...

Мне вдруг стало стыдно. Очень стыдно.

Взрыв грянул, но не там, где я его ожидал. Инночка просто не успела сдетонировать. Грянуло почему-то снизу.

– Сука! – неистово проорали на первом этаже. – Удрал! Вот сука!

Потом там кто-то хлопнул дверью с такой силой, что в окне дзенькнули стекла. Крик прекратился.