Крылья Севастополя
Шрифт:
– Миня, это «голландец», точно, - говорю Уткину.
– Я подсчитал: от траверза Сулины он махнул прямо сюда.
– Хитер гад! А мы его искали где.
Голос Бондарева:
– Вылетают торпедоносцы. Приказано включить наведение при подходе к цели.
– Ясно. Скажу, когда надо будет.
Это дело знакомое. В море нет заметных ориентиров, к которым можно было бы «привязать» цель, кругом - вода. Поэтому указывается прямо квадрат - приблизительное место нахождения судов. С большой высоты караван виден далеко, а у торпедоносцев, идущих на бреющем, обзор ограниченный, Вот им и помогает разведчик: отходит
Мы обнаружили караван недалеко от берега, торпедоносцы могли бы найти его и без наведения, но для уточнения своего местонахождения придется подойти поближе к береговой черте, а это рискованно - могут засечь береговые наблюдательные посты, внезапность будет потеряна, да и истребители врага рядом. Потому и дали задание на наведение.
Но хватит ли у нас горючего? Уже пятый час в воздухе. Пока придут торпедоносцы - еще часа полтора. Да на обратный путь - не меньше часа. Итого около семи часов. Многовато!
– Сколько горючего осталось?
Уткин щелкает переключателем, вижу, как шевелит губами - считает.
– Максимум на два с половиной часа.
Да, туговато.
– В обрез. Экономь бензин.
– Долетим на самолюбии.
У Мини сегодня хорошее настроение.
Радист сообщает: торпедоносцы уже в воздухе.
– Пор-р-ядок!
– откликается Миня.
Несколько раз проходим над караваном. Две пары «худых» все время кружатся над кораблями, при нашем [177] приближении начинают набирать высоту, но далеко от охраняемого объекта не отходят.
Скоро надо включать передатчик для наведения ударной группы.
– Штурманйц!
– Даже голос у Уткина звонче обычного.
– Идея есть. Выложить?
– Выкладывай.
– Давай уведем «худых», когда придут торпедошники.
– А как?
Он «выкладывает» идею. Она не так уж оригинальна, довольно рискованна, но рациональное зерно в ней есть. Попробовать можно.
Радист сообщает последние координаты торпедоносцев. Смотрю на карту: траверз мыса Херсонес.
– Включай передатчик!
Под нами море. До каравана добрых километров тридцать. Оттуда наш самолет не виден, но радиолокаторы, если они есть на транспорте, все равно следят за нами. Пусть следят, так и надо. Зато ударную группу, идущую на малой высоте, локаторы пока «не берут». А это - главное.
На юге, далеко над морем, возникают черные точки. Они быстро растут, приближаются, у них вырастают крылья. Шесть крылатых теней. Это наши торпедоносцы. Они тоже заметили нас.
– Курс!
– слышу голос ведущего.
Это значит: идти прямо на караван, который им пока не виден.
– Пошли, брат Володимир!
– говорит Уткин.
– Пошли!
Миня переводит самолет в крутое планирование, нацеливается прямо на транспорт. Моторы ревут, свист за бортом нарастает с каждой секундой. Стрелка указателя скорости медленно, но неуклонно ползет вниз, а крупная белая стрелка альтиметра ошалело отсчитывает потерянные сотни метров высоты.
В этом и заключалась идея Уткина: разогнать самолет до предела на снижении, проскочить над караваном и увести за собой немецкие истребители. Они, конечно, кинутся за
нами, подумают, что мы собираемся бомбить, а в это время внизу ударят торпедоносцы.Стрелка альтиметра продолжает отсчитывать потерянную высоту. Тысячу, две тысячи, три тысячи потеряно… Гул моторов и свист рассекаемого на огромной скорости [178] воздуха нарастает. Самолет мелко подрагивает. Оглядываюсь на Уткина: губы сжаты, прищуренными глазами он впился в транспорт и, кроме него, кажется, ничего больше не видит. Для нас сейчас главное - скорость. Но нужно следить и за тем, чтобы не потерять слишком много высоты.
Говорю стрелкам:
– Внимание за воздухом!
Глянул на альтиметр: высота около четырех тысяч метров. Больше снижаться нельзя.
– Миня, горизонт!
Нос самолета полез вверх, замер на линии горизонта, но моторы взревели еще сильнее: Миня включил форсаж. Истребители кинулись к нам наперерез, но они ниже, а с набором высоты нас не догнать.
– Клюнули!
– кричу Уткину.
– Пошли за нами. Отворачиваем влево, в море.
Уходим к Тарханкуту уже не снижаясь, а набирая высоту. Стрелки докладывают:
– «Мессеры» уже близко, ниже нас.
– Внимание! Проверьте пулеметы, - говорю стрелкам.
«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!»
– Порядок - работают как часы.
– Заходят в атаку.
«Ду- ду-ду! Ду-ду-ду!» Это уже огонь по «худым».
И вдруг радостный крик Виктора Бондарева:
– Ура! Транспорт накрылся!
Я оглядываюсь назад: над транспортом огромная шапка взрыва. Она медленно расползается, совершенно закрывая корабль.
Бондарев сообщает:
– «Худые» бросили нас, кинулись к каравану.
Ясное дело, теперь им не до нас. Говорю Уткину:
– Надо пройти над караваном, зафиксировать результат.
– Пошли, - отвечает Уткин.
Проходим прямо над транспортом, он, окутанный дымом, лежит на боку, вот-вот погрузится в морскую пучину. Фотографирую. Маленькие «охотники» мечутся вокруг, оставляя позади белые буруны, видимо, спасают тонущих. Не видно и истребителей в воздухе. Наверное, погнались за торпедоносцами.
Уходим в море подальше, обходим мыс Херсонес. Теперь курс - на аэродром. [179]
Торпедоносцы радируют: задание выполнено, возвращаемся без потерь.
Все хорошо. Миня улыбается. Таким веселым в воздухе я его еще не видел. И погода - чудо! Уже виден гористый берег. Скоро аэродром.
И вдруг Миня говорит:
– Салютнуть бы!
– Что-что?
– не понял я.
– Салютнуть бы, - повторяет Уткин.
Когда после успешного воздушного боя возвращаются «домой» истребители, они проходят низко над аэродромом, потом делают крутую «горку» и дают длинную пулеметную очередь, иногда - несколько, в зависимости от того, сколько сбили вражеских самолетов. Так сказать, рапортуют о победе. Торпедоносцы и бомбардировщики тоже начали салютовать, особенно после удачных ударов по кораблям в море. Каждый потопленный вражеский транспорт - салют! Разведчики же такой привилегии не имели. И в самом деле: о чем салютовать разведчику? Об удачной фоторазведке порта? Об обнаруженных на переходе кораблях? Но обнаружить - это еще не значит уничтожить. В общем, неброская у разведчиков работа. Потому о салютах среди них даже разговоров не возникало. И вот Миня заявляет: «Салютнуть бы».