Крылья
Шрифт:
– Никогда об этом не думала…
– А ты попробуй. Солнце заливает все вокруг своим ярким светом. Все считают, что под ним не спрятаться, что он выявляет все скрытое. Но как раз днем люди и притворяются теми, кем не являются. Делают то, чего не хотят. Идут туда, куда им вовсе не нужно. И только ночью мы все становимся самими собой. Ночь все расставляет по своим местам… Не помню, кто это сказал. Но я точно не был первым.
Ангел молчала.
– Не веришь? А зря… Вот стал бы я все это рассказывать днем? Вот ты, например. Разве ты не чувствуешь, что ночью все проще, чем днем? Ночь – волшебное время. Настоящее время. Она кажется бесконечной, когда
– Возможно…
Ангел говорила еле слышно, но была уверена, что Крылатый услышал ее.
Ей не хотелось поддерживать разговор, ее вполне устраивало, когда говорил только он, но не согласиться здесь она не смогла… Как часто она и сама об этом думала. О притворстве мира, о масках и ролях, что каждый играет перед окружающими… Шекспир мог бы продолжить свою мысль о театре – весь мир театр, а на ночь театр закрывается, актеры снимают потекший грим и мятые костюмы, расползаются по своим мятым постелям и надеются, что их мятые души обретут хоть крупицу покоя. Да. Только ночью мы настоящие.
– Прости. Похоже, я тебя расстроил. Я не хотел, правда. Просто… Видимо, костер меня настраивает на такой лад. Почему-то сразу вспоминаются детские мечты. Помню, пошли мы как-то в поход, на два дня, с ночевкой в лесу… В первый раз в жизни… Со мной был отец, единственный взрослый в группе мальчишек… Как же я им гордился. Он столько всего знал, столько рассказал нам, научил разводить огонь – и правильно гасить его, искать в лесу еду – и ориентиры… Он ведь у меня был лесником. Да-да, банальным лесником… Но для меня тогда – словно самым настоящим волшебником.
Ангел улыбнулась.
– Здорово, наверное….
– Что именно?
– Ну, когда папа лесник. Мой вот бухгалтер – всю жизнь просидел за столом и бумажками. Нет, ты не подумай, я его очень люблю, но всегда хотела, чтобы он был… ярче, что ли. Интереснее. Необычнее. Тебе очень повезло.
Ангел подняла глаза на Крылатого. Тот улыбнулся.
– Знаю. Он у меня вообще был чудесный.
– Был?.. Ой, прости, невежливо было спрашивать, наверное…
– Нет, ничего. Это было очень давно, так что я уже свыкся. Пара пьяных охотничков приехали попугать дичь в заповеднике – и допугались… Мне тогда было тринадцать.
– Господи… Прости, если бы я знала…
– Нет, ничего. Я же уже говорил тебе. Зато я рано понял, то люди глупы и жестоки. И отчасти, может, потому и предпочел профессию, где все действующие лица уже давно умерли. И я в жизни даже по банкам не стрелял. Как-то рука не поднимается взять оружие.
– Ну еще бы…
– Слушай, ну а ты? Папа-бухгалтер, а мама?
– Мама? Продавец в продуктовом. Потом уволилась, чтобы ухаживать за бабушкой.
– Ммм. Как-то тоже не особо интересно.
– Ну да… Но ты не думай, они у меня чудесные. Просто… Ну да, да, скучные… Не смейся только.
Но Крылатый, глядя на ее оправдания, все сильнее расплывался в улыбке и наконец не выдержал – расхохотался.
Ангел надулась. Но ей не было так уж обидно. Просто для вида.
– Ну зато о тебе такого не скажешь, - наконец, выдавил из себя Крылатый, переводя дух.
– Это в каком это смысле?
Ангел вновь заняла оборонительную позицию.
– Ну… С тобой уж точно не соскучишься, - зевнул Крылатый.
– Ах ты, негодяй, - вспылила Ангел и запустила
в него пустой консервной банкой.– Эй, поосторожнее!
Крылатый разом перестал зевать – жестянка пролетела в считанных сантиметрах от его головы.
– Ой, прости! – Ангел прижала ладонь ко рту, сама не понимая, что это только было такое. Обычно она в людей вещами не швыряла.
– Ладно… Но только теперь вставай – и ищи банку в кустах! Негоже в лесу оставлять столь очевидные следы пребывания человека, это природе не на пользу, - морализаторским тоном профессора-эколога вынес вердикт Крылатый.
Ангел почему-то хихикнула – и подчинилась. Этим вечером все было странно. Но она не возражала.
Вернувшись из неглубоких зарослей с трофеем, Ангел с победным видом загнула крышку внутрь банки и запихнула ее в рюкзак. И тут на обоих навалилась сонливость. Крылатый зевал во весь рот, сидя на своем спальнике. То ли вечер откровений так на них повлиял, то ли сытный, хоть и простой, ужин, то ли просто размаривающее тепло костра… Это было не важно, и вот она улеглась на бок в своем мешке. Каждый ляжет на свой бок – в зависимости от Крыла. И так получилось, что лежать им придется лицом друг к другу. Случайно ли? Ангел не знала. Но вот она уже почти совсем отключилась – и почувствовала, как заботливая рука Крылатого натягивает ей на плечо теплый плед.
– Даже в тропиках ночью бывает холодно, - прошептал он, не наклоняясь к ней, держась на расстоянии. Не презрительно. Почтительно. Но его шепот был таким отчетливым…
Ангел очень явственно ощутила сквозь полудрему это нежное, заботливое касание. Она улыбнулась. Сколько раз так делал ее Медведь…
Так и не успев толком понять, что рядом с ней не он, Ангел провалилась в сон.
Она оказалась в каком-то темном месте. Не было видно ничего, кроме круга света на земле, и луча, бьющего в него. И вот в этот луч выступил человек – ее Медведь. Все тот же крепкий, надежный Медведь. Но… Но вот он отвернулся от нее, даже не взглянув, словно в этой темноте ее и не было, а за спиной… За спиной его было Крыло. Теперь он был Крылатым. Как же… Медведь? Или уже нет?
Ангел окончательно запуталась – она кружила рядом с ним, но он все время поворачивался к ней спиной… Широкая спина Медведя, да, но Крыло… Ангел должна была увидеть лицо, но… Но как же…
Она проснулась и села.
Ночь окружала ее, гася последние угольки костра. Крылатый, видимо, так рассчитал хворост, что он догорел как раз к моменту, как оба уснули – не угрожая неожиданным возгоранием. Крылатый… Да… Вот он, лежит рядом с ней. По ту сторону пепла. Почему-то Ангелу показалось, что эта зола – вся ее сгоревшая жизнь. Медведь… И ведь правда, сейчас рядом с ней совсем не он… Крылатый… Как-то он там? Скучает ли по ней? Думает ли? Вспоминает ли вообще? Ангелу снова стало паршиво. Так гадко на душе в последнее время ей бывает только, когда она думает о Медведе… Ужасно… А ведь он для нее самый родной человек. Ну… Был... Или?.. Черт.
Ангел снова откинулась на спальный мешок. Нужно заснуть. Нельзя думать. Она смотрела на последние искры умирающего костра, и постепенно усталость взяла свое.
Последней ее мыслью было, почему-то, а точно ли в этих местах нет змей?
39.11
– Ну так и что ты думаешь?
– О чем?
Хотя было не особенно важно, о чем. Крылатый вообще впервые заговорил с ней за то время, что они провели в деревне после возвращения. А ведь уже прошло почти четыре дня.