Крым-2. Остров Головорезов

Бензин хлестал во все стороны, от паров закружилась голова. Это хорошо, это славно, пары нам и нужны — без паров фиг ты пулей бензин воспламенишь...

Отстреливаясь из «Тавора» короткими очередями по пикирую­щим нетопырям, Пошта запрыгнул обратно в «Тигр» и, дождав­шись, пока возле бочки соберется достаточное количество тварей, выстрелил по ней.

Тщетно! Крошечные пульки «Тавора» пробили бочку, удари­лись об асфальт — но не высекли ни единой искорки. Эх, были бы бронебойно-зажигательные, или хотя бы трассеры.

— Так не получится, — констатировал очевидное Штемпель, методично пополняя патронами магазин дробовика. — Погоди, я сейчас.

Он как-то очень спокойно, почти меланхолично выпрыгнул из еле ползущего на буксире «Тигра», пару раз выстрелил из «Моссберга» и пошел к бочке.

— Штемпель, стой! — заорал Пошта, но друг не обратил на него внимания.

В руке у Штемпеля появился фальшфейер. Штемпель дернул шнур, сигнальный патрон вспыхнул и загорелся, разбрасывая искры. Штемпель коротко размахнулся и швырнул факел в бочку.

Взрыв был до неба. Огненный столб взметнулся метров на пятнадцать вверх, превращая кружащих нетопырей в обугленные скелеты — и, что более важно, привлекая к себе всех остальных, летя­щих на шум и на тепло.

На фоне пылающего бензина даже ревущий движок «Мародера» и кипящий радиатор «Тигра» казались нетопырям слишком незначительной мишенью.

Штемпель стоял перед гигантским пламенем, широко расста­вив ноги, и стрелял по нападающим мутантам из дробовика.

— Надо остановиться! — заорал Пошта. — Посигналь им! — ве­лел он Бандерольке. — Надо его подождать!

— Не надо, — мягко, но настойчиво возразил профессор. — Он не затем выпрыгнул. Если мы остановимся — они нас догонят. И все будет напрасно!

— Но же его сожрут! — едва не всхлипнул Бандеролька.

— Это его решение, — сказал Кайсанбек Аланович. — Он жерт­вует собой, чтобы спасти нас. Давайте уважать его выбор.

— Твою ж мать, — простонал Пошта, глядя как пикируют на Штемпеля все новые и новые твари.

«Мародер» ревел, пулемет в руках Телеграфа огрызался корот­кими очередями. Пошта и профессор стреляли по шальным, оду­ревшим от громкого звука и яркого света нетопырям. Буксируе­мый «Тигр» подпрыгивал на ухабах.

А в поселке Советский отстреливался, прикрывая отход това­рищей, листоноша Штемпель.

Пошта искренне надеялся, что старый друг сможет выбраться из этой передряги хотя бы живым.

Глава 5. ЛЮДИ В ЧЕРНОМ

Для есаула Николы Дорофеева это был уже сотый выезд на па­трулирование; для хорунжего Данилы Осадчего — первый. Разу­меется, Данила нервничал, но виду старался не подавать. Суетился перед выездом, все проверял и перепроверял по двадцать раз, при­крикивал на подчиненных, то и дело заставлял их прыгать, чтобы проверить, не звенит ли снаряга, переупаковывал свой рюкзак трижды, а то и четырежды — словом, вел себя точно так же, как До­рофеев перед своим первым выездом в Степь.

Сам есаул Дорофеев, глядя на всю это возню, только посмеи­вался в усы. «Чай, не пластуны, не в разведку идем», — ругались казаки, но приказания хорунжего выполняли. Наконец, Данила Осадчий остался удовлетворен итогами сборов и скомандовал.

— По коням!

По коням сели только рядовые казаки — молодые, необстре­лянные еще бойцы оседлали полтора десятка понурых лошадок, навьюченных патронами и тюками с провизией, а есаул и хорунжий заняли места в «уазике», запряженном четверкой першеронов.

— Ну, с богом! — сказал Данила и перекрестился.

— С богом так с богом, — кивнул Никола.

И казачий разъезд тронулся в путь. Было их всего восемнад­цать человек, считая Кирилла по кличке Дебил — умственно от­сталого парнишку взяли с собой как амулет, этакий оберег, для везучести, а в обязанности вменили роль кучера в «уазике» и по­вара на привале. В последнем есаул сомневался: вряд ли умствен­ных способностей Дебила хватит даже на то, чтобы сварить кулеш; ну да ладно, зато посуду мыть будет!

Хорунжий Данила тоже, с точки зрения Дорофеева, особым умом не отличался — зато бредил оружием и рвался повоевать хоть бы с кем, и все мечтал, что гетман определит его в пластуны. Молод, рвется с поводка, надо приглядывать, как бы не натворил глупостей.

Пятнадцать же казаков, не нюхавший пороха, были отправлены в легкий степной разъезд именно с этой целью — понюхать выше­означенный порох и приобрести хоть какой-нибудь опыт настоя­щего патрулирования.

— Ну и где эти бандиты? — спросил Данила Осадчий уже на третьем часу патрулирования.

Окружающий пейзаж не отличался разнообразием: ровная, как стол, степь тянулась от горизонта до горизонта, и лишь колыхание трав на ветру придавало жизни мертвой крымской равнине.

— Гы-гы! — отозвался с водительского сиденья Кирилл-Дебил. Это был самый популярный звук в его лексиконе.

— Потерпи, — сказал Дорофеев назидательно. — У нас выход — на две недели, а ты хочешь сразу бандитов найти. Сами нас найдут, не переживай.

— Ну да, ну да, — заныл Данила. — Эх, поздно я родился, все самое интересное пропустил! Войну с мутантами — пропустил. Войну с татарами — пропустил. Катаклизм — тоже пропустил. Даже налет на Летучий Поезд неделю назад — и то пропустил. Как скучно мы живем, хлопцы!

— Ы? — не понял Кирилл.

Никола усмехнулся.

— Ничего, и на наш век приключений хватит...

Начинало темнеть, небо наливалось багрянцем. Остановились на привал. Никола вытащил из багажника толстый моток джуто­вой веревки и протянул Даниле:

— На, разложи по периметру лагеря.

— Это зачем еще?

— Чтобы змеи не заползли!

Осадчего передернуло. Змей он боялся. И не напрасно — в Сте­пи встречали твари до двенадцати метров длиной, способные за­глотить человека целиком; есаул видел однажды, как такая гади­на, похожая на пожарный шланг, лежала неподвижно, перевари­вая крупную добычу — одна половина змеи была раза в три толще другой...

— Тогда тут не веревка, а канат нужен, или цепь якорная!

— Где я тебе посреди Степи цепь найду? Используй что есть.

Наконец, разбили лагерь, вырыли яму под костер — огонь в

Степи виден издалека, а вот дым ночью почти незаметен, постави­ли Кирилла варить кашу. Потом выбросили горелое месиво, нада­вали Дебилу подзатыльников и заставили песком драить казан, сами же открыли консервные банки с тушенкой.

— Тысяча девятьсот семьдесят девятый год, — прочитал Дани­ла на дне банки и облизал ложку. — Надо же. А вкусно, не испор­тилось.