Крым

– Этот человек появился там, где не должен был появляться. И сказал то, что не должен был говорить. Его неуместные слова оттолкнули меня. Но заставили запомнить его. Он появился опять, и снова там, где не мог оказаться. Я отвернулся от него, хотел уйти. Но там была икона, перед которой он, как и я, молился. Я вдруг подумал, что это Богу угодно свести нас вместе. Я испытал странное к нему любопытство, больное влечение, потому что он говорил слова, которые не произносятся в моем окружении. От него исходила какая-то колдовская сила. Я пригласил его в поездку, хотя он не имел никакого отношения к целям этой военной поездки. Он завораживал меня своими глазами, лазурными, как синева в весенних березах. Их цвет был не земной, а какой-то потусторонний, будто он вычерпывал синеву из таинственных колодцев. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Что это он своим гипнотическим взглядом перемещает громадную подводную лодку весом в тысячу тонн. Что это он вырывает из морской глубины ракету и ведет ее по траектории, от Белого моря к Камчатке. Это было безумие, но в этом безумии была странная сладость. Потом мы оказались вдвоем в глухой избе, и он пел какие-то колдовские песни, про коней, про умерших мужей, и мне показалось, что я парю в невесомости. У меня нет тела, а моя душа переселилась в деревянную птицу, и я тихо покачиваюсь под потолком. Когда я утратил свою волю и был как во сне, он сказал мне такое, что заставило меня очнуться. Я хотел забыть его слова, но он их во мне отпечатал. Я решил больше с ним не встречаться, но его слова жгут, как татуировка.

– Что за демон? Что он тебе предложил? Душу продать, а взамен получить бессмертие?

– Он сказал, что я стану президентом России. Что это мое предопределение, моя судьба. Что на мне перст Божий.

Он пожалел, что сказал ей. Он сказал это так, словно помрачение его оставалось. Словно в туманном солнце, из золота и багрянца смотрели на него синие колдовские глаза, не позволяя освободиться от чар.

– Я не удивляюсь. Это проницательный человек, а никакой не колдун. Я слабо разбираюсь в политике, не слежу за всеми избирательными гонками, этими лидерами. Но все они тебя не стоят. Одни – мнимые герои, пустышки. Другие – самодовольные гордецы. Третьи – хитренькие трусливые карлики. Четвертые – мстительные лилипуты. Ты абсолютно на них не похож. Ты свежий, сильный, открытый. Тебе все без труда удается. Тебе поручили такое дело, перед которым другие пасуют, а ты строишь города и заводы, создаешь чудесные машины. Я влюбилась в тебя, когда ты на вечеринке, среди всех пустословов, стал рассказывать о самолете, который то летит, как вихрь, то останавливается в небе, как серебряный крест. То сверкает, как солнце, то становится невидимкой. Ты говорил о самолете, как поэт, и мне захотелось написать музыку об этом самолете. Наш президент Лабазов выглядит усталым и разочарованным. То ли болен, то ли ему все надоело. Я вижу тебя на его месте. И не только я. Там, в Лондоне, когда Гольдберг пытался меня соблазнить, а я насмеялась над ним, он сказал: «Ну, где мне угнаться за Лемеховым. Он же будущий президент».

– Я думал, ты попросишь, чтобы я опомнился, – сказал Лемехов. – Поможешь избавиться от наваждения. А ты в ту же дуду, в свою волшебную флейту.

– И не подумаю тебя отговаривать. Ты будешь президентом. Ты уже президент, но еще об этом не знаешь. А я первая леди. Мы будем с тобой прекрасной парой. Вот белоснежный лайнер с надписью «Россия» приземляется в Париже, в Арли. На трапе мы появляемся вдвоем, и тысячи репортеров наводят на нас свои окуляры. А потом в светской хронике появляются мой портрет с флейтой и надпись: «Первая флейта России».

– Надеюсь, что подобный снимок никогда не появится.

Они купались в бассейне. В полутьме вода казалась темным стеклом. Лемехов видел, как раздевается Ольга, как белеет ее голая спина. Она приблизилась осторожно к краю бассейна. Ее лопатки зябко двигались. Он включил свет, и бассейн вспыхнул лазурью. Сквозь прозрачную воду засверкали на дне мозаичные раковины, морские звезды и водоросли. Ольга радостно обернулась, благодарила его за это восхитительное зрелище. Спустилась по ступенькам в бассейн. По воде побежали волны. Донные водоросли, звезды и раковины слились в разноцветное плескание, среди которого она плыла, поднимая и опуская плечи. Она переплыла бассейн и встала, улыбаясь ему. Гнала от себя волны, и он видел, как блестят ее мокрые пальцы, и тело просвечивает сквозь голубую воду.

Лемехов сбросил одежду, смешав ее с легким ворохом, который Ольга оставила на плетеном кресле. Подошел к краю бассейна и, толкнувшись, звонко врезался в воду. Летел вдоль дна, среди мелькающих мозаичных цветов, видел, как приближается жемчужное пятно. Обнял под водой ее ноги. Целовал ступни, колени, живот. Ловил под водой ее пальцы, пока хватало воздуха. А потом вынырнул рядом с ней, сбрасывая с плеч шумную воду.

– А я думала, это дельфин целует меня.

Она выскользнула из его объятий и поплыла на спине. Он видел, как поднимаются и опускаются ее руки, отекая слюдяным блеском, как кипит маленький бурун у ее ног, как всплывает и тонет ее грудь. Она оставляла на воде расходящийся след, и эти мягкие волны и ее обнаженное тело волновали его.

Она переплыла бассейн и встала на мелком месте, поправляя намокшие волосы. Он смотрел, как поднимает она локоть, как на мокрой груди темнеют соски.

Он захватил полную грудь воздуха и ринулся к ней, мощно взмахивая руками, вырывая из воды стеклянные крылья. Летел сверкающей птицей, среди грома и плеска. Достиг ее, окружил брызгами, прижал к себе.

Сжимал в объятиях, чувствуя грудью, бедрами, животом ее гибкое тело, которое, казалось, струится, переливается, выскальзывает из рук. Розовые губы улыбались, уклонялись от его поцелуев.

– Ну, подожди, ведь мы с тобой не дельфины.

Она выходила из бассейна, и он видел, как льются с нее сверкающие ручьи, и вся она покрыта слюдяным блеском.

Он укутал ее в мохнатое полотенце, а потом обнял и отнес в спальню. Уложил на темное покрывало. Она лежала, влажная, белая, как тот цветок, что распустился в соседней оранжерее над темной водой.

Ее глаза закрыты дрожащими веками, золотистые изломы бровей. Снежная лыжня в сверкании солнца, он вонзает в лыжню заостренные лыжи. Ее белое худое плечо, он жадно его целует, оставляя гаснущие отпечатки. Шелестящие тростники Лимпопо, отец выходит на берег в линялой панаме с худым загорелым лицом. Ее сжатые побледневшие губы, он кусает их теплую плоть с соленой капелькой крови. Темная, залитая водой колея с цветами лесной герани, на черной земле сердцевидный лосиный след. Его ладонь на ее пояснице, гибкое скольжение спины, трепет ее позвонков. Кудрявый шлейф взлетевшей ракеты, и там, где она поймала мишень, белый бесшумный взрыв. Ее раскрытые, с блеском белков, глаза, слепые от наслаждения. Лицо жены, измученное и печальное, проплыло, как больное видение. То слабый, похожий на птичий, вскрик, то хохот с блеском зубов, то длинный, исполненный боли стон. Негасимая заря над карельским озером, гагара уронила в воду незримую каплю, от которой расходится медленный серебряный круг. Ее ногти больно режут голую спину, ноги захлестывают жаркой петлей. Тот маленький камушек, привезенный мамой с Мертвого моря, и размытый, в лунном свете, сидящий у моря Христос.

Лемехов чувствовал, как приближается к горящей, оплавленной сердцевине. Он упал лицом на ее лицо, пролетел сквозь ее долгий исчезающий крик. И навстречу полыхнуло слепящим светом, оглушило бесшумным взрывом, и он пропадал, забывался, не успев разглядеть промелькнувшее стокрылое существо.

Лежал рядом с Ольгой, не смея ее касаться.

– Ты называл меня другим именем. Ты называл меня Верой, – сказала она.

– Правда?

– Вера – твоя жена. Любил меня, а видел жену.

– Любил тебя.

– Мучаюсь, когда к тебе прихожу. В этом доме присутствует другая женщина. Сижу за столом, за которым сидела она. Ем из тарелок, из которых ела она. Плаваю в бассейне, в котором плавала она. Лежу с тобой на кровати, на которой ты лежал с ней.

– Не думай об этом.

– Приближаюсь к твоему дому, и мне кажется, твоя жена не пускает меня, отгоняет. Я с трудом перешагиваю твой порог.

Лемехов почувствовал к ней отчуждение. Она причинила ему страдание. Сказала вслух то, что глухо и беззвучно присутствовало в нем. Вина перед женой, которая в забытье, измученная лекарствами, томится в клинике для душевнобольных. Иногда пробуждается из своего полусна в припадках тоски, в слезных истериках. Жена казнила себя и его, выкликала нерожденного сына, рвала себе грудь, пока на нее не накидывали смирительный балахон, усыпляли уколом. Минуту назад, обнимая прелестную женщину, он увидел лицо жены и малиновую зарю над карельским озером, где они были с женой так счастливы.

– Ты не хочешь об этом слышать. Тебя устраивают наши отношения. Но пойми, они меня не устраивают. Они тяготят меня своей недосказанностью, двойственностью. Мы встречаемся целый год. Бываем в обществе, ты представил меня друзьям. Опекаешь меня, даришь мне драгоценности. Ты идеальный возлюбленный. Но мне этого мало. Я люблю тебя, я хочу быть твоей женой. И ты этого хочешь, но не находишь мужества развестись с этой несчастной женщиной. Ты сам сказал, что она неизлечимо больна. Тебя разведут с ней. Ты будешь так же ее навещать, помогать ей. Но она не может быть препятствием для нашего счастья.

– Прошу, не надо об этом.

– Я все время молчала, но уж коли начала, то скажу. Я очень тебя люблю. Ты прекрасный, благородный, добрый. Среди мелких суетливых мужчин, этих героев на час, то алчных, то скаредных, то трусливых, то жестоких, ты возвышаешься, как прекрасный великан. Ты мой избранник. Я посвящаю тебе мою музыку. Я хочу быть украшением для тебя. Хочу, чтобы те, кто восхищается мной, восхищались тобой. Хочу иметь семью, родить от тебя ребенка. У нас будет прекрасная семья, прекрасный дом, куда ты сможешь приглашать самых изысканных гостей. Хоть мировых знаменитостей. Хоть принцев крови. Я буду служить тебе всю жизнь и никогда не дам тебе повода во мне усомниться. Ни один мужчина не посмеет бросить на меня неосторожный взгляд, потому что все будут знать – ты мой единственный и ненаглядный. Прошу тебя, разведись с женой.