Крымские истории

И когда Главнокомандующий объявил перерыв и пригласил всех на обед, Лапшов снова оказался возле Виктории Георгиевны.

Слава Богу, он теперь хотя бы знал её имя-отчество. Так её назвал градоначальник.

– Виктория Георгиевна! Осмелюсь просить Вас – давайте пообедаем вместе. Я знаю тут рядышком одно очень приличное место, по крайней мере – таковым оно было в недавнее время, во время моих не частых наездов с фронта.

Она с радостью согласилась. И уже через несколько минут они были в небольшом и уютном ресторанчике, почти на самом берегу моря.

Людей было немного и им был предложен столик в стеклянной веранде, через окна которой был слышен рокот моря и редкие гудки кораблей.

Как же им легко было вместе. Они говорили, говорили и не могли наговориться, даже забыв об обеде.

Но, всё же, наскоро съев вкусную рыбу, какие-то салаты с морепродуктами, спешно вернулись в зал заседаний Военного Совета.

Там было, непонятно почему, безлюдно и очень тихо.

И тут, словно из-под земли, пред ними объявился градоначальник:

– Молите Бога, счастливцы, совещание продолжится завтра, в шестнадцать часов, а сейчас – Главнокомандующий убыл встречать союзников.

Хитро подмигнул им, как поверенный в их сердечных делах и заключил:

– Так что у Вас – масса времени. Идите, идите, – и он по отечески, тепло, даже подтолкнул Лапшова к выходу.

Молодость! Какая же это святая пора! Она быстро врачует раны, даже самые тяжкие, сглаживает утраты, а сердца, не знавшие настоящей любви, так её ищут и так её ждут.

Она просто и без обиняков, сказала:

– Дмитрий Вячеславович! Не хлопочите о… жилье. У меня – целых две комнаты, спасибо милейшему градоначальнику. Мы с Вами зайдём на рынок, купим чего-нибудь съестного и продолжим нашу беседу. У меня…

Он от неожиданности даже покраснел:

– А удобно ли это? Я не стесню Вас?

– Удобно. Теперь всё удобно, Дмитрий Вячеславович, – сказала она таким тоном, как говорят с маленьким мальчиком.

– Тем более, что нам действительно есть о чём поговорить. И у меня – лишь Вы, да Ваш урядник – единственные родные люди на всём белом свете. Нет у меня более никого, – и слёзы полились из её глаз, таких удивительных, карих, с едва заметной раскосинкой.

– Виктория Георгиевна, не надо, Прошу Вас, хорошая моя. Я Вам говорил тогда, ещё при первой встрече, что я тоже один на этом свете.

Она крепко взяла его под руку и они зашагали в сторону рынка. Купить здесь можно было всё. И скоро извозчик, погрузив их поклажу, вёз счастливого Лапшова с его спутницей, к месту обитания Виктории Георгиевны.

Какой это был упоительный вечер. Они, касаясь и умышленно переплетаясь руками, готовили ужин, затем – сливались в страстном поцелуе и замирали на несколько минут, не двигаясь и только глазами спрашивали друг у друга:

«А мы правильно поступаем? По чести? Мы не заблуждаемся?».

«Нет и нет», – говорили её глаза.

«Милая, светлая, родная моя!» – отвечал он ей своим пронзительным взглядом.

Конечно, он никуда не уехал в эту ночь.

Они открывали друг друга, срывая покров непознанного и неизведанного ими, словно переливались друг в друга своими сердцами и душами, так не любившими до этой поры, дополняя, обоюдно, силы и чувства другого…

***

И с той поры он искал любую возможность, чтобы встретиться с нею.

Но, будучи человеком долга и чести, заявил ей, уже во вторую встречу:

– Родная моя! Я всё решил, договорился с настоятелем Храма Святого Владимира, который в обиходе называется усыпальницей адмиралов, о… нашем венчании…

Как же лучились и сияли её глаза при этом. И она, без любых раздумий, ответила согласием.

***

День был ярким и праздничным. Полыхала листва на солнце. Совсем рядом – слышалось дыхание моря.

Лапшов и Виктория прошли мимо памятника Нахимову, поклонились великому флотоводцу. Ей очень понравилось, как Лапшов при этом, приложил руку к козырьку своей щегольской фуражки, а левой – подобрал шашку и застыл, на мгновение, торжественно и недвижимо.

***

Отец Владислав их уже ждал. Горели свечи. Певчие на хорах, высокими голосами, торжественно, пели венчальную. Всё было как в каком-то фантастическом сне.

Но самое главное, что навсегда осталось в памяти Лапшова, до самого смертного часа, были слова священнослужителя по завершению обряда венчания.

Он взял их обоих за руки и проникновенно сказал:

– Дети мои! Вы выстрадали своё счастье. Но оно приходит только к тем, кто умеет верить и ждать. Не верящие не могут быть верными, помните это всегда, дети мои. Поэтому – верьте в Господа нашего, просите у него защиты и приносите Ему свои покаяния. И он никогда Вас не оставит своими милостями.

И он осенил их, размашисто и красиво, крестным знаменем. А затем, поочерёдно, поцеловал троекратно Лапшова и Викторию по-отечески, в лоб, а затем – и в обе щеки.

– Храни Вас Господь, милые дети. И будьте счастливы. Достойно несите по жизни свою любовь, берегите друг друга.

***

С этого дня жизнь Лапшова и Виктории наполнилась новым высоким содержанием.

Он всегда, как только выпадала минутка, рвался домой. И знал, что он всегда любим и является высшим смыслом жизни для этой молодой и ослепительной женщины, красота которой с замужеством расцвела настолько ярко, что её, тайком, даже крестили в спину бывалые матросские вдовы, которые прибирались в Храме в воскресные дни:

«Господи, прости! Нельзя человеку быть в такой порочной красе. Не к добру она. Ох, не к добру. Большое горе за собой ведёт…».

Господи, какие же это были ночи, в дни его приезда домой. Они не могли насытиться друг другом, не могли наговориться друг с другом, не могли налюбоваться друг другом.

Пришедшая к ним любовь заполонила всё их естество, всю их суть. Они не могли быть друг без друга ни один миг.

Она ему так и сказала:

– Ты знаешь, родной мой, что только ты и пробудил во мне женщину. Я не знала, я не знала, что так можно любить. Так верить и ждать. Так желать тебя.

И они вновь и вновь переплетались своими сильными молодыми телами и отдавали друг другу всё тепло и всю силу любящих сердец.

***

И вот, уже более пяти месяцев, он ни разу не встретился с нею. Бои, страшные бои, не позволяли ему отлучиться ни на миг с передовой. Да и не возникало у него таких мыслей, так как кровь лилась рекой и его полк просто таял на глазах, выполняя задачу прикрытия отхода остатков армии в Крым.

А стало чуть потише, да и задача, за которую его похвалил генерал Врангель, была выполнена с честью – и что-то нашло, так скрутило сердце, сжало его тоской такой силы, что вынести больше разлуки не мог, поэтому и попросил у Главнокомандующего, столь категорично, об отпуске.