Крымские истории

Председатель ЧК был умным и опытным человеком. Он давно понял, какое влияние на Елизавету имеет татарин-табунщик и старался всячески с ним сойтись, подружиться.

И всегда, приезжая к нему в дом, к Елизавете, щедро одаривал того необходимыми в хозяйстве, в данный момент, вещами. И ничего, при этом, не требовал взамен.

Просил о единственном – поспособствовать в том, чтобы Елизавета Мстиславовна доверилась ему, так как он приличный и честный человек и стала выходить с ним в свет, хотя бы изредка.

– Ну, что ей себя заживо хоронить в этой степи? Жизнь-то не остановишь, она продолжается. А что касается генерала Пепеляева – то фортуна очень изменчива, может его уже… – он не договорил, но татарин понял, что ему хотел сказать этот человек, которого он не страшился, но от которого ждал в любую минуту чего-то неожиданного и таинственного, а поэтому и не мог никак довериться полностью.

И в очередной приезд начальника ЧК, он уже сам сказал Елизавете:

– Ты, дочка, поедь, мир посмотри, развейся, может, что узнаешь и о Его Превосходительстве. Да и нельзя нам с тобою вызывать гнев этого человека. Он нас в покое не оставит.

И она – молодая, яркая, красивая, истосковавшаяся за привычным укладом жизни, годы уже не имевшая никакой информации о своём Георгии, генерале Пепеляеве, согласилась.

Но оговорила свои условия сразу:

– Только на спектакль! Я хочу, чтобы мы с Вами объяснились сразу же, как говорят – до переправы.

Руководитель ЧК восторженно воскликнул:

– Да, да, богиня моя! Только спектакль, а всё остальное – в руках Божьих. Пусть он нас и рассудит… И поможет Вам принять должное решение.

Весь театр гудел. Более красивой пары в этот вечер там не было.

Председатель ЧК был в строгом чёрном костюме, его богатые волосы, с ранней сединой на висках, золотое пенсне, придавали ему вид интеллигентный и более чем светский.

Он галантно поддерживал свою ослепительную даму под руку. Она была в вечернем, нарядном платье, шарф с позолотою окутывал её царские плечи, из драгоценностей – только на правой руке у неё было старинное кольцо, да в ушах поблёскивали скромные бриллиантовые серёжки.

Завидев цветочницу, председатель ЧК жестом подозвал её к себе и вручил солидную купюру за букет ландышей.

Та, побелев от страха, осознавая, кто ей вручил эти деньги, на которые и всей корзины цветов было мало, тут же исчезла из театра.

– Благодарю Вас, очень Вы мне… угодили. Ландыши – мои любимые цветы, – промолвила спутница председателя ЧК с очаровательной и доверительной улыбкой.

Так с той поры и повелось – на любой знаковый спектакль, концерт, он всегда приглашал её.

И она соглашалась, уже не сопровождая своё желание какими-то условиями, оговорками.

Как-то незаметно и ненавязчиво, он подобрал для неё в этом приморском городе красивый особняк на берегу моря, который ей сразу так понравился, что она тут же в него и переселилась, уже не терзаясь никакими угрызениями совести.

В особняке была подобрана, с большим вкусом, хотя и разных стилей, дорогая мебель, роскошное убранство столовой всегда привлекало старинным золотом, тяжёлым, в золоте и серебре, хрусталём.

К обеду, а он норовил почти всегда обедать с ней, подавалось её любимое – масандровское Алеатико Аю-Даг. Он знал, что это вино любила, при нахождении в Крыму, последняя императрица Александра Фёдоровна.

Как-то всегда, очень кстати – то ко дню рождения, то в день её ангела или ещё к какой-либо памятной дате или годовщине, у неё стали появляться старинные драгоценности, которым знающие ювелиры цены дать не могли, а вот о прежних их владельцах знали всё достоверно.

Всю их историю жизни и трагической смерти при новой власти.

К сожалению, было именно так, очень многие из них закончили свой путь во владениях председателя ЧК и уже никогда и никому не могли поведать о судьбе своих ювелирных коллекций и пристрастий.

Молодость и жизнь брали своё. И Елизавета, как женщина изведавшая мужскую любовь, но так ею и не насытившаяся, томилась ночами, как-то даже подурнела, на неё находили беспричинные и частые минуты хандры и душевного расстройства.

И в один вечер, когда ураган неистовствовал в ветках кипарисов, магнолий, каштанов и сосен, а море обрушивалось на берег с такой силой, что содрогался даже нарядный особняк, в котором она проживала, даже не сказала, а как-то жалобно, просяще, не смотря в глаза председателю ЧК, простонала:

– Не… уходите, мне страшно…

И с этого вечера он, уже насовсем, переселился в этот особняк, который стал охраняться с особой тщательностью.

В одну из тёмных южных ночей, конечно, он сделал всё грамотно и изящно и она этого не видела, находилась в гостях, из близлежащих к её особняку домов, куда-то поисчезали прежние жители. А дома, добротные и красивые, быстро отремонтировали и там стали жить соратники из ближайшего окружения, председателя ЧК Крыма.

Она ничего этого не видела и не замечала. Она вся отдалась любви. Её сильное и истосковавшееся за мужчиной тело, повелительно требовало его внимания и недюжинных сил.

И скоро все заметили, как постройнел и помолодел председатель ЧК. Изменился и его крутой нрав, он стал более общительным, допускал шутки с подчинёнными, нередко блистал начитанностью и образованностью в кругу её новых подруг.

От жён его сотрудников, таких же молодых и беспечных барышень, которые больше времени проводили на рынках, в модных магазинах, парикмахерских, нежели были озабочены учёбой, чтением, вскоре не укрылось, что живот у нашей героини сильно округлился и стал явно выдавать то, что там уже, вовсю, теплится новая жизнь.

К сроку она и родила мальчика. Чёрнявенького, курчавые волосики которого уже от рождения были длинными и красивыми, как у отца.

Председатель ЧК в это время пошёл вверх по служебной лестнице и стал возглавлять Главное управление ЧК по Крыму.

Но он не стал забирать жену и сына в Симферополь, такой затёрханый и некрасивый после приморской Ялты, а старался сам, ежевечерне, приезжать домой. А если дела службы заставляли всё же остаться в Симферополе на ночь, звонил по телефону и неизменно, каждый день, присылал с адъютантом букет багровых роз. Она их так любила и всегда только сама ставила в вазу.