Крымские тетради

Почти за месяц до выхода в лес пошел на прием к председателю райисполкома - он-то и был ответственным лицом за подготовку материальной базы отряда, - сказал:

– Требую: отстраните Ягью от нашего дела.

– Причина?

– Не верю я ему, и все!

– Но почему не веришь?

– Сердце не верит.

– Иди делай, что приказано, и панику не разводи!

И ушел на свою голову, даже в райком партии не заглянул, хоти и собирался.

Характера не хватало доказать то, что сердце-вещун чувствовало.

Простить такое себе не легко.

Дядя Коля не только с лица спал, а что-то внутри у него сгорело, и не было прежнего весельчака, что смешил товарищей при каждом удобном случае; рассказывал, как мог на ходу остановить пароконную упряжку или поднять на второй этаж два мешка по пять пудов каждый. И все это не выдумка.

Ожил малость только после того, когда заявил Македонскому с присущей ему категоричностью:

– Снабжение отряда беру на себя.

Македонский понимал его:

– К своим, да?

– Если позволишь.

– Обдумать надо.

Обдумали сообща: комиссар, командир, разведчик Самойленко, дядя Коля. И решили: если Магомет не идет к горе, то гора пойдет к Магомету. Всем отрядом туда, поближе к селам.

* * *

Зима заглянула и в Лаки. Ранним утром серой массой с гор сползали туманы и окутывали деревню.

Колхозный вестовой с первыми зорями оповещал людей о выходе на работу.

Сопротивлялись:

– Вы что - ошалели? На кого работать?

– На Родину, на детей наших, - отвечал пожилой вестовой.

К вечеру в контору заглядывал Лели. Проделав немалую дорогу пешком по бригадам, он садился рядом с бухгалтером и, покуривая цигарку, делал подсчеты.

Вино перелили и спрятали в надежном месте. И годы не испортится, а, наоборот, выдержку пройдет. И табак перетюковали, спрятали в сухую пещеру.

Забегу вперед: в 1944 году части Красной Армии получили дорогой дар лакских колхозников: вино, табак. Правда, открыли им это добро не те, кто зимой 1942 года прятал его. Тех в живых уже не было.

Вскоре прибыл от немецкого коменданта приказ: направить на ремонт качинской дороги пятнадцать крестьян. Приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях - эсэсовцы.

Первая официальная бумага фашистов!

Она забеспокоила.

На западе под Севастополем шел тяжелый бой, вокруг в горах постреливали немецкие патрули, а здесь решали свою судьбу: как же нам быть, жить дальше?

Одни предлагали сжечь деревню и всем податься в лес. А куда денешь женщин, малышей, стариков? В лесу голод.

Другие советовали не предпринимать ничего, ждать, что будет дальше. Тут же возражали: ну и жди, пока на шее веревку не затянут!

И решили так: хитрить с немцем, водить его за нос, а пока суд да дело, связаться с Македонским, с Советской властью. Пусть она и скажет: как нам жить?

Послушали и бухгалтера, слова его многих поразили: никак не подозревали в старичке в потертой куртке человека, способного сказать:

– Товарищи, я Македонского лично знаю. Он у меня на бухгалтерских курсах учился. Доверите - я поищу его!

И ему доверили.

...Фельдфебель с добродушным лицом вскоре опять побывал в Лаках. На этот раз с ним было отделение солдат из полевой жандармерии и несколько полицаев из Керменчика.

Войдя в председательский дом, немец по-хозяйски уселся за стол и усадил своих солдат.

Подали закуску, вино, холодную баранину. Лели - председатель - достал даже пахучий розмарин.

– Гут... молодец, староста!
– потирая руки, смеялся фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом Лели.

Долго и аппетитно ели фашисты. Фельдфебель старательно наливал вино в кружку, пил, закусывая янтарным яблоком. Он поднял кружку, посмотрел на председателя: "Зер гут!"

Лели ждал, что же будет дальше.

– Севастополь капут!
– дожевывая, сказал немец.
– Солдат много... кушать много... Немецкий командований частной собственность никс... брать не желает. Колхоз Лака богатый... Много общественный фонд?

– Было много, но все эвакуировали, часть взяла Красная Армия. Так что, господин офицер, ничего нет.

– Как - нет?
– Добродушие как ветром сдуло.
– Нам все знать... Коров, барашка, шнапс, дюбек... Есть, да!
– выкрикнул немец.

– Было, все было... А сейчас нет, - спокойно, почти умиротворенно ответил Лели.

Фашист поднялся, медленно надвинулся на председателя.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Солдаты перестали жевать, полицаи побледнели...

– Ты коммунист... партизан... тебя - фьют!

Фельдфебель гаркнул что-то солдатам, те бросились к оружию и выбежали прочь. Один с автоматом стал у дверей.

Солдаты возвращались попарно и докладывали фельдфебелю одно и то же:

– Ничего нет, пусто!

Фельдфебель глаз не спускал с молчаливого председателя, дождавшись возвращения последнего солдата, он перед глазами Лели разжал два толстых пальца:

– Два суток, два день, два вечер - двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс приготовить, а нет...
– фельдфебель начертил в воздухе нечто похожее на петлю, указывая вверх.

– Я все понимаю, господин офицер. Но нет ничего, откуда я возьму...

– Молчать!
– Фашист ударил Лели по лицу.

Председатель шатнулся, в глазах его блеснула такая жгучая ненависть, что фельдфебель машинально отступил от него и руку положил на кобуру парабеллума.

Но Лели быстро справился с собой и низко склонил голову:

– Я готов сделать все, господин офицер, но откуда взять столько?

* * *

Старая лесная дорога. По обочинам мелкий кустарник. Оттепель. На желто-буром снегу - ни единого следа. Тихо. Журчит талая вода.