Крыса в чужом подвале. Часть вторая.

Костас поглядел на юношу. Уставший до смерти пацан. Перепачканный и побитый.

– Дорогу скажешь?
– спросил Костас.

Тот только слабо кивнул в ответ.

6.

Восходящее солнце гонит прочь последние ночные тени, липкий туман и холод. На безлюдных улицах появились редкие прохо-жие. Простужено надрывается молочник: Молоко! Молоко! Хлопают ставни домов, гремят тяжелые засовы, открываются ворота. На ратуше бьют часы. Звенят колокола церквей. Им в насмешку уныло тренькает колокольчик на бочке золотаря. Неподалеку от ,,Тощего Вилли", заведения, пользующегося дурной славой, в канаве лежит окровавленный труп. По нему шныряют крысы. К ножевой ране прибавилось множество укусов. Глядя на шустрых тварей, к убиенному подбираются бродячие псы. Ходят кругами, принюхиваются, рыкают и грызутся.

Булочник выставил на прилавки лотки с аппетитными рогаликами, поджаристыми с сахаром кренделями, пирожными с воздушным кремом из сливок. Отдельной горкой сладкие пирожки. С изюмом, курагой, медовой патокой. Вездесущие мухи лезут под тряпку, липнут к булкам, увязают во всяком повидле. Покупателей пока нет, но хлопотливые соседки спешат воспользоваться не остывшей после ночной выпечки печью булочника. Не всякий в городе позволит себе такую роскошь как печь. Жилища греют жаровнями, а варят-парят для своих семей по-соседски, у булочника. Кто густой суп-пюре, кто тушеные овощи, кто яичную запеканку сдобренную травами.

Голодная дворняга дежурит у порога мясника. На малейший шум уши барбоса делают стойку, нос дергается. За закрытыми став-нями раздаются удары топора - рубят мясо.

Костас вел коня в поводу, сворачивая согласно указаниям юноши. Три Канавы, Большая Торговая, Старая Кузня...

Пересекли широкую Императорскую. Императорского на ней, грязи поменьше и лавки побогаче. Первая из всех лавка саккулярия. Вывеска резная, на кованном штыре с золоченым наконечником. У лавки серикария, ткача по шелку, часть улицы застелена листвяны-ми досками. Доски тщательно прометены и промыты.

На углу улицы столб. На столбе гербовая бумага. Размытые дождем чернила не прочитать. И только солидная печать магистрата на толстом витом шнуре, предает весомости бывшему указу. Ничья, даже босяцкая рука, не посмела его сорвать.

– Мое имя Этан ди Маггон, - называется юноша, и подчеркивает.
– Рейнх Маггон.

Он немного отдохнул. Ровно настолько, чтобы начать разговор. Из вежливости и любопытства. Его очень занимает необычный ос-вободитель. И не внешностью. Внешность, манеры и медлительность скупой речи пустяки! Умение обращаться с оружием, вот что заинтересовало Этана больше всего. До этого он полагал, и отчасти справедливо, славному мечу в умелой руке нет равных на поле брани. Оказалось есть. Пожалуй, в схватке с фонарщиками, сам фрайх Вейн не управился бы лучше. Этану пришло в голову досадли-вое подозрение. Доведись наставнику выступить вместо его спасителя, фрайху пришлось бы не сладко. А против самого спасителя не продержался бы и трех минут, честно признал Этан. Признание лишь подогрело его интерес к мастерству боя необычным оружием.

Не дождавшись ответа, Этан спросил.

– Могу я узнать ваше имя?

– Для чего?

– Вы спасли мою честь и спасли мою жизнь. Я вам обязан.

Этану показалась, освободитель согласен с ним. Дескать, точно - спас. И честь и жизнь. Но это только показалось.

– Здесь направо,- подсказал юноша.

У лавки с вывеской оружейника, они свернули в улицу. Поперек натянута цепь. В сторожке, в аккурат под погасшим фонарем, свесив голову на грудь и засунув руки в рукава, дремлет карнах. Поскольку на посту, дремлет чутко. В один глаз.

– Куда, в такую рань?
– вскакивает карнах, едва не роняя алебарду. С удивлением таращится на Костаса, затем на седока и с тру-дом признает грязного, чумазого юношу.

– Кир Этан!?
– удивляется он и вытягивается в струнку.

– Как же так...

– Пропусти нас, Фалер, - просит Этан.

Карнах еще некоторое время лупает заспанными глазами, затем кидается к барабану и бешено крутит ручку, ослабляя цепь.

– Сейчас... сейчас. Как же так? Кир Этан? Как же вы так?
– бормочет Фалер. Ему неудобно, но все-таки умудряется повернуть го-лову, еще раз удивленно поглядеть на юношу.

Минутка задержки, путь свободен и их пропускают дальше.

– До следующего перекрестка, - подсказывает Этан.

По левую сторону каменная ограда из красного камня. По ограде вьется хмель. Отцветающие шишки густо свисают с каждой пле-ти. За широкими воротами видна песчаная дорожка, ведущая к дому с башенками под глазурованной черепицей. За голубыми стеклами кружева штор. Дом похож на карету, приостановившуюся на миг. Сейчас солнце коснется его крыши и легкая конструкция устремится в глубину строгого сада, к озеру, любоваться своим отражением в чистых утренних водах и капельках прибрежной росы.

– Здесь живет вестарх Дамасо ди Топпе, - юноша тяжко вздыхает.

Конечно не по вестарху. И не по его вздорной кривляки-дочери. Вестарх женат вторым браком и молоденькая Гелла сводит с ума половину мужчин города. Среди вещей отнятых у Этана мерзкими клефтами, была книга, а в ней засушенный цветок, оброненной суп-ругой вестарха на прогулке. Юноша искренне полагал, обронен не случайно, а исключительно в знак хорошего к нему расположения.

Справа встают тяжелые колонны портика. Портик полукругом отступает от улицы, оставляя место для небольшой площади с фон-таном. Сам портик примыкает к дому. Статуи, эркеры, стрельчатые окна. Старина. Те, кто живут в доме белая кость империи.

– Севаст Фармюр, - пояснят Этан.
– Его сыновья погибли, спасая императора.

Так говорят. На самом деле старший умер в походной палатке, захлебнувшись собственной блевотиной. В злопамятную ночь не-уемно заливал страх вином. Младший, сложил голову, пытаясь вырваться из окружения, бросив на произвол судьбы брата, преданную в его командование сотню, боевых товарищей, словом всех и императора в том числе. Тогда мало кто уцелел. Оруженосец старшего сына и слуга младшего не посмели сказать правду о последних минутах славных сыновей севаста. Им и так вчинили в вину, они оста-лись живы, а их киры погибли.

Больше всего Костаса поразил маленький аккуратный птичий домишко. Именно так он и подумал - птичий! Изящными пропор-циями и легкой крышей он напоминал скворечник. В таком доме должно приятно жить, проводя время в житейских заботах, каждо-дневных и привычных хлопотах, получая простые радости. А если доведется печалиться, то только тучке закрывшей солнце и затенив-шей садик-кроху.

Костас не удержался оглянутся на дом. Цветущая гортензия махала вслед своими ветками в кипени розовых цветов. Как воздуш-ный поцелуй ветер принес запах цветов. Сладкий с горчинкой.

– Вы очень хорошо бились..., - Этан помедлил с определением оружия. Больше всего оно напоминало ему протазан.
– ... протаза-ном. Вы не могли бы дать мне несколько уроков?

– Нет, - отказал Костас.

– Я заплачу вам двойную цену мэтра Хорхе в школе мечного боя, - пообещал Этан с надеждой. Он уже видел завистливо вытяну-тые лица приятелей, когда он продемонстрирует им новое умение.

– Вопрос не в деньгах.

– Вы спешите?

– Опаздываю.

Костасу не нужен разговор. Неприятная непонятная слабость, постепенно охватывающая его, не располагала к беседам. Он обма-нул Этана желая прекратить его расспросы и уговоры.