Ксеноцид (др. перевод)

За час до последнего осмотра Эндер в компании Питера и юной Валентины посетил в тюрьме Грего. В его камере он застал Квару.

– Пеквениньос согласны, – сказал Эндер Кваре. – Они охотно идут на риск. Испытания с Прозрачником прошли успешно, они готовы уничтожить десколаду и заменить ее реколадой.

– Неудивительно, – фыркнула Квара.

– А я, признаться, несколько удивлен, – вмешался Питер. – Такое впечатление, что этим свинксам просто не терпится вымереть.

Эндер вздохнул. Несмотря на то что времена, когда он был маленьким напуганным мальчиком, а Питер был старше, больше и сильнее его, остались в далеком прошлом, в душе Эндер так и не смог полюбить подобие своего братца, которое он каким-то образом создал во Вне-мире. Питер стал воплощением детских страхов Эндера, и при мысли, что Питер снова вернулся к нему, Эндером овладевала беспомощная ярость и ненависть.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Грего. – Если пеквениньос не пойдут на это, они по-прежнему будут смертельно опасны для всего человечества, ведь десколада живет в их генах.

– А, ну да, – ухмыльнулся Питер. – Физик и одновременно гениальный стратег.

– Питер имеет в виду, – вмешался в разговор Эндер, – что, будь он во главе пеквениньос – а он совсем не против этого, – он не отказался бы от десколады. За такое он содрал бы с человечества солидный откуп.

– Вот уж диво! Похоже, у этого изрядно поизносившегося мальчишки еще осталась капля мозгов, – немедленно отреагировал Питер. – А какой смысл им лишаться единственного оружия, которого так боится человечество? К Лузитании приближается флот, а на борту нескольких его кораблей установлен молекулярный дезинтегратор. Почему бы свинксам не запихать Эндрю в его волшебный ковер-самолет и не послать встречать флот? Он бы мигом расставил все по своим местам.

– Да они пристрелят меня как собаку, – ответил Эндер. – А пеквениньос согласны на жертву, потому что это честно и справедливо. Значение этих слов я тебе как-нибудь потом растолкую.

– Мне знакомы эти слова, – огрызнулся Питер. – И я прекрасно знаю, что они означают.

– Неужели? – осведомилась юная Валентина.

К ее голосу Эндер никак не мог привыкнуть – он был таким мягким, нежным, но в то же время в нем чувствовалась сила, поэтому стоило ей только заговорить, как все взгляды немедленно обращались к ней. Эндер напомнил себе, что Валентина всегда обладала таким голосом. Ее невозможно было не слушать, хотя она редко разговаривала на повышенных тонах.

– Честь. Справедливость, – выговорил Питер, словно выплюнул грязные ругательства. – Человек, произносящий такие слова, либо верит в них, либо нет. Если нет, то эти слова означают, что кто-то по его приказу мгновенно всадит мне нож в спину. Если же все-таки он верит, победа останется за мной.

– А теперь давайте-ка я вам объясню, что означают эти слова, – взорвалась Квара. – Они означают, что скоро у пеквениньос и у нас, людей, будет большой повод для радости. Еще бы, ведь мы уничтожим целую разумную расу, которой не существует больше нигде во Вселенной.

– Да ладно тебе, – поморщился Питер.

– Все упорно твердят, что десколада была создана искусственным путем, – продолжала Квара, – но почему-то никто не хочет задаться мыслью, что, может быть, сначала естественным путем появилась более примитивная, более уязвимая версия десколады и уже потом она эволюционировала до настоящего состояния. Да, вполне вероятно, что десколада была создана, но тогда кто ее создал? И мы убиваем ее, даже не попытавшись вступить с ней в переговоры.

Питер с улыбкой оглядел Квару, потом повернулся к Эндеру.

– Признаться, я удивлен, что эта совесть эпохи – не твоих рук дело, – сказал он. – Как и вы с Вэл, она просто одержима сознанием вечной вины.

Эндер, словно не слыша Питера, попытался ответить Кваре:

– Мы действительно убиваем ее. Но только потому, что не можем больше ждать. Десколада твердо намерена уничтожить нас, и времени на сомнения не осталось. Если действовать, то немедленно.

– Я все понимаю, – кивнула Квара. – Мне просто неприятно выслушивать похвальбу пеквениньос об их храбрости. Между прочим, совершая этот ксеноцид, они спасают свою собственную шкуру.

– Либо мы, либо они, девочка, – сказал Питер. – Либо мы, либо они.

– Ты, наверное, не понимаешь, – грустно проговорил Эндер, – какой позор для меня выслушивать собственные доводы из твоих уст.

Питер расхохотался:

– Эндрю так хочет быть непохожим на меня! Только все это ложь. Он восхищается мной. Он боготворит меня. И боготворил всегда. Как и этот ангелочек, моя милая сестренка.

Питер ткнул Вэл, но она и бровью не повела и даже сделала вид, будто не почувствовала, как его палец уткнулся ей в плечо.

– Он боготворит нас. По его извращенным меркам, она – само совершенство, которого ему никогда не достигнуть. А я – всевластный гений, далекий идеал бедняжки Эндрю. Вы только подумайте, какая скромность! Все эти годы он носил наши образы в себе.

Юная Вэл взяла Квару за руку.

– Я понимаю тебя, это страшнее всего на свете, – сказала она. – Помогаешь людям, которых любишь, и в то же время прекрасно знаешь, что это ужасная ошибка.

Квара разрыдалась.

Но сейчас Эндер больше беспокоился не за Квару. Он знал, что ей хватит сил справиться с нравственными противоречиями собственных поступков и остаться в здравом уме. Такое неприятие собственных действий, скорее всего, смягчит ее, постепенно заставит засомневаться в непогрешимости своих суждений. Постепенно она поймет, что те, кто осмеливается не соглашаться с ней, не так уж не правы. И в конце концов она обретет целостность, научится состраданию и станет более честной, чем была прежде, в годы буйной юности. И может быть, нежное касание юной Вэл и слова, которыми она описала страдания, терзающие Квару, помогут ей быстрее исцелиться.

Эндера больше беспокоило то неприкрытое восхищение, с которым Грего взирал на Питера. Кто-кто, а уж Грего должен был сразу понять, куда могут завести речи Питера. И тем не менее он буквально преклонялся перед кошмарным творением Эндера. «Надо избавляться от Питера как можно быстрее, – подумал Эндер. – Иначе на Лузитании он быстро приобретет себе еще большую популярность, чем Грего, и распорядится этой популярностью гораздо разумнее, а значит, быть беде».

Эндер не тешил себя надеждой, что Питер с возрастом превратится в настоящего Питера, из которого в свое время вышел сильный и достойный Гегемон. Ведь этот Питер появился не из человеческого чрева, ему были чужды чувства неуверенности и человеческой пытливости. Он представлял собой скорее карикатуру на зло в привлекательном обличье. Видимо, где-то в потайных уголках подсознания Эндера прочно угнездился такой образ. Но здесь удивляться нечему. Люди вот-вот спасут Лузитанию от десколады, а Эндер уже готовит им новый сюрприз. И в будущем эта новая угроза может обернуться настоящим бедствием.

Но зато расправиться с ней будет значительно проще.

И снова он подавил в себе одну мыслишку, которая, с тех пор как он понял, что в кресле по левую руку сидит Питер собственной персоной, не раз закрадывалась к нему в голову. «Я создал его. Он не настоящий, а всего лишь кошмар, явившийся мне. Если я убью его, ведь это не будет убийством? Это будет все равно что… Что? Все равно что проснуться? Я пустил свой кошмар гулять по миру, а когда убью его, мир проснется и обнаружит, что все это случилось во сне».

Если б дело было только в Питере, Эндер без труда решился бы на убийство. По крайней мере, ему сейчас так казалось. Его останавливала юная Вэл. Хрупкая, с чистой душой… Если можно убить Питера, значит можно убить и ее. И если уж убивать Питера, то и ее нельзя оставлять в живых: у нее не больше прав на существование, чем у него. Она точно так же чужда этому миру, точно так же она создана из ничего. Но на такое он никогда не пойдет. Ее нужно защищать. А раз один из них достоин жизни, значит достоин ее и другой. Расправившись с юной Валентиной, он совершил бы самое настоящее убийство. А чем Питер отличается от нее? Они вышли из одного чрева.