Ксеноцид (др. перевод)

– Может быть, – пожала плечами Валентина.

– В жизни никто не поверит, что действительно мог случиться настоящий мятеж.

– Ну проиграете вы на следующих выборах, – ответила Валентина. – Что с того?

Перегрино громко расхохотался.

– Ответ типичного церковника, – восхитился он.

– Я не против проиграть на выборах, лишь бы сейчас не ошибиться, – гордо заявил Ковано, правда в голосе все-таки прозвучали нотки сомнения.

– Вы просто-напросто не знаете, что предпринять, – сказала Валентина.

– Ну, вы же не можете дать стопроцентной гарантии, что сегодня вечером разразится мятеж, – отреагировал Ковано.

– Могу, – сказала Валентина. – И обещаю: если вы сейчас не возьмете власть в свои руки и не устраните всякую возможность брожения в народе сегодня ночью, вам придется очень худо. Проиграть следующие выборы – не самое страшное из того, что вас ждет.

– С начала разговора вы сильно изменились, Валентина, – снова усмехнулся епископ. – Помнится, вы предупреждали нас, чтобы мы на многое не надеялись.

– Если вы считаете, что я перестраховываюсь, предложите другой выход из положения.

– Сегодня вечером я назначу службу в память об отце Эстеву и чтение молитв о мире и покое.

– Очень разумное решение, – съязвила Валентина. – В церкви соберутся как раз те, кто и так не станет участвовать в мятеже.

– Вы просто не понимаете, какое место в жизни людей Лузитании занимает вера, – напыщенно возвестил Перегрино.

– А вы никак не можете уразуметь, насколько разрушающими могут быть чувства страха и гнева и как быстро человек забывает о всякой религии, цивилизованности и гуманности, когда оказывается в беснующейся толпе.

– Сегодня ночью будет дежурить вся полицейская дружина, – наконец решил мэр Ковано. – Половина ее будет патрулировать улицы от заката до рассвета. Но закрывать бары и объявлять комендантский час я не стану. Я хочу, чтобы все было как прежде – во всяком случае, насколько это возможно. Если мы начнем менять заведенный порядок, закрывать все подряд, мы просто дадим толпе дополнительные поводы для страха и гнева.

– Вы всего лишь продемонстрируете, что власти контролируют положение дел, – вздохнула Валентина. – Вы примете меры, которые полностью соответствуют ужасным чувствам, обуревающим сейчас всех горожан. Они убедятся, что кто-то хоть что-то делает.

– Вы действительно очень мудры, – примиряюще сказал епископ Перегрино, – и это был бы лучший совет, живи мы в городе побольше и на планете менее преданной христианской вере. Но мы живем в маленьком городишке, и наши люди очень благочестивы. Нет нужды запугивать их. На настоящий момент они больше нуждаются в поддержке и утешении, а не в комендантском часе, оружии и круглосуточных патрулях.

– Решать вам, – развела руками Валентина. – Я, как и обещала, помогла, чем смогла.

– И мы очень благодарны вам за совет. Можете не сомневаться, сегодня ночью я буду настороже, – попытался утешить ее Ковано.

– Благодарю, что пригласили меня, – кивнула на прощание Валентина. – Но, как вы могли убедиться – и я вас предупреждала, – это ни к чему не привело.

Она поднялась со стула, тело онемело от долгого сидения в неудобной позе. Она так и не склонила головы. Не стала наклоняться и сейчас, когда епископ протянул ей руку для поцелуя. Вместо того она крепко пожала ее, а затем пожала руку мэру Ковано. Как равный – равному. Как чужой человек – чужому.

Валентина быстрым шагом покинула кабинет, внутри у нее все кипело и бурлило. Она предупредила их и дала совет, что следует делать. Но, подобно большинству людей, стоящих у власти и еще ни разу не сталкивавшихся с настоящим кризисом, они не поверили, что сегодня вечером может случиться нечто из ряда вон выходящее – все должно быть как прежде. Человек верит только в то, с чем ему уже довелось столкнуться ранее. После событий, которые обещает близящаяся ночь, мэр Ковано наконец уверует в пользу комендантского часа и жесткого контроля во времена потрясений. Но будет слишком поздно. К тому времени они будут подсчитывать потери.

Сколько еще могил будет вырыто рядом с могилой Квима? И кому суждено опуститься в них?

Хотя Валентина, чужая в этом городе, была знакома с немногими, она все же не могла принять будущие беспорядки как нечто неотвратимое. Оставалось последнее. Она поговорит с Грего. Попытается убедить его в серьезности происходящего. Если сегодня ночью он будет ходить из бара в бар и успокаивать людей, призывать их к спокойствию, тогда беспорядков можно избежать. Сейчас лишь в его власти остановить толпу. Люди знают его. Он приходится Квиму братом. Он тот самый человек, чьи слова воспламенили их прошлой ночью. Кое-кто послушается его речей, и мятеж не вспыхнет, гнев людей угаснет. Непременно надо отыскать Грего.

Если бы только Эндер был здесь! Она всего-навсего историк; он же действительно вел людей в сражение. Пусть не взрослых, а мальчишек и девчонок. Но вел их в настоящий бой. Он бы знал, что делать. «Почему же его нет рядом? Почему именно на мою долю выпало справляться с грядущей опасностью? Я не гожусь для насилия, не способна на противостояние. И никогда не могла переступить через себя». Вот почему на свет появился Эндер, Третий, ребенок, родившийся по требованию правительства в век, когда семье не позволялось иметь больше двоих детей под страхом наказания. Эндер родился потому, что Питер оказался слишком злобным и коварным, а она, Валентина, – слишком мягкой.

Эндер убедил бы мэра и епископа в разумности предложенных ею действий. А если бы и у него не получилось, он бы сам отправился в город и успокоил людей. Он бы взял контроль над ситуацией в свои руки.

Но несмотря на то что она так сожалела об отсутствии Эндера, какой-то частью разума Валентина понимала, что, в принципе, даже он не сумел бы остановить взбесившуюся толпу, которая соберется сегодня вечером. Может быть, даже того, что предложила она, было бы недостаточно для благополучного разрешения конфликта. В своих рекомендациях она основывалась на том, что видела на различных планетах и о чем читала на протяжении трех тысяч лет. В действительности огонек, вспыхнувший вчера, сегодня способен обернуться буйным пламенем. Только сейчас она стала понимать, что все может оказаться куда хуже, чем она предполагала. Народ Лузитании слишком долго жил в страхе перед соседствующей с ним инопланетной расой. Другие человеческие колонии по прибытии на место немедленно начинали расти, осваивать планету, и через несколько поколений весь мир принадлежал людям. Человек Лузитании до сих пор живет в тесной клетке, словно в зоопарке, и через решетки на него таращатся свиноподобные рыла чуждых тварей. Даже представить себе невозможно, что сейчас творится в душах этих людей. И скорее всего, так или иначе сегодня вечером их чувства прорвутся наружу. За один-единственный день с этим не справишься.

Гибель Либо и Пипо, случившаяся много лет назад, сама по себе была ужасна. Но те люди были учеными, работающими среди свинксов. С таким же успехом они могли погибнуть в авиакатастрофе или при взрыве космического корабля. Профессиональный риск. Если на борту потерпевшего крушение судна находятся исключительно члены экипажа, люди не так скорбят по ним – ведь команде за то и платят деньги, что она рискует жизнью. Но когда погибают гражданские лица, тут-то и прорываются наружу страх и ярость. И по мнению колонистов Лузитании, Квим явился как раз такой невинной жертвой.

Более того, он был святым человеком, миссионером, пытавшимся донести понятия любви и братства до этих неблагодарных полузверей, не заслуживающих такого обращения. И они убили его. Это не просто зверство, жестокость, нет, это самое настоящее святотатство.

Люди Лузитании действительно очень набожны и благочестивы – тут епископ Перегрино не ошибся. Только он забыл, каким образом набожные прихожане реагируют на обиды, нанесенные их святыням. «Перегрино или плохо знаком с историей христианства, – подумала Валентина, – или вообще считает, что с подобными настроениями было покончено еще во времена Крестовых походов. Если Церковь является центром общественной жизни на Лузитании и люди настолько преданы своим пастырям, с чего Перегрино взял, что скорбь по убитому священнику может быть утолена какой-то погребальной службой? А уверенность епископа в том, что гибель Квима сравнима с обычной смертью, только добавит людям злости». Епископ своей службой только усложнит положение дел, отнюдь не решив проблему.