Ксенофобы и подкалыватели

* * *

Здание Вольнореченского УВД располагалось на улице академика Павлова, подавляя своим мрачным видом не только прохожих, но и близлежащие строения. Недавно получивший звание полковника начальник убойного отдела голубоглазый гигант Богдан Свечка (рост более ста девяноста сантиметров) занимал соответствующий своим нестандартным габаритам вместительный кабинет на третьем этаже. Он восседал за массивным столом на фоне огромной карты быстро растущего в последние годы Вольнореченска и выглядел весьма внушительно и эффектно. Однако внешние эффекты давно уже не могли обмануть умудрённых горьким опытом вольнореченцев, ощущавших на собственной шкуре убийственную для обывателя крутую экспоненциальность роста всех видов преступлений. Свечка и его сторожевые псы не слишком остро переживали своё антикриминальное бессилие, усматривая главную причину неудач в борьбе с отнюдь не мифической гидрой преступности только лишь в излишней либеральности и псевдодемократичности укоренившихся в свободной экономической зоне традиций. Тщательное соблюдение прав отдельной личности бумерангом било по аналогичным правам других, не менее отдельных личностей, постепенно превратив аборигенов в равнодушных к чужому горю запуганных и замкнутых обывателей. Большинство жителей чувствовали себя беззащитными и одинокими в стрёмном городишке, кишащем чрезмерно расплодившимися, агрессивными по определению Хомо сапиенсами с пониженной, так сказать, «сапиенсностью» и социальной ответственностью. Как правило, психология любых аборигенов базируется – более того, круто замешивается – на элементарной ксенофобии, и в этом смысле не верящие слезам обитатели больно бьющего с носка Вольнореченска не являлись приятным исключением. Полковник Свечка не принадлежал к многочисленному отряду ярых и крайних или даже умеренных ксенофобарей, скромно колеблясь в такт флуктуациям собственного самосознания в довольно широкой зоне правее центра, то есть уверенно освоил амплуа правого полусреднего ксенофобаря, если воспользоваться популярной футбольной терминологией. В остальном же он мало чем отличался от типичного вольнореченца. Полному одиночеству в суровой жизни настоящего полковника не давали обосноваться двое разнополых жителей Вольнореченска: жена Эльжбета и мэр города Борис Глинка.

Супруга Свечки отличалась нестандартными половыми путями и чрезмерно весёлым нравом. Изучение царившего в её хорошенькой, но глуповатой головке беспорядка определённо заставило бы математика Рамсея подкорректировать свою знаменитую теорему о принципиальной недостижимости абсолютного хаоса. По этой части с Эльжбетой мог конкурировать только подчиненный её мужу убойный отдел, метко, хотя и чересчур заумно и не очень грамотно названный одним по-солдатски остроумным человеком «Меккой для непрофессионалов». В вопросах же половой активности за боевой подругой-сожительницей полковника Свечки не мог угнаться весь личный состав УВД. Однажды Эльжбете удалось уложить на себя даже по-медвежьи массивного Бориса Глинку, но это было в те далёкие времена, когда бессменный мэр Вольнореченска ещё умел переставлять подагрические ноги без какой-либо помощи постоянно трясущихся с похмелья рук.

Жизненная линия Бориса Глинки напоминала таковую переменного тока: периоды активного некомпетентного вмешательства в безнадёжно тухлые дела полиции вдруг сменялись у него периодами глубочайшего отвращения к доблестной, но малоэффективной работе стражей порядка, когда досточтимый мэр был не в состоянии определить не только координаты своего бренного тела, но и испытывал немалые затруднения в необходимом различении пространственных координат нужного чулана и, например, платяного шкафа. Населяющий Вольнореченск преимущественно маргинальный народ давным-давно махнул рукой на пропившего последние мозги царя-батюшку, пока относительно живого, но постоянно хватаемого мёртвыми, и покорно дрейфовал по жизни вместе с каким-то чудом не проваливающимся в тартарары стрёмным городком.

Попеременное общение Богдана Свечки с этими двумя человекоподобными особями не давало формального права считать его по-настоящему одиноким, но позволяло говорить о нём как о поставленном под дула двух пистолетов человеке, которого нажимающие на спусковые крючки убийцы напутствуют традиционной оптимистической филиппикой: «Самое главное, фраер, что помираешь не в одиночестве!» И Свечка постепенно помирал, хотя последняя филологическая связка применима для характеристики не только индивидуальных энтропийных процессов, протекающих в его некогда могучем организме, ибо каждый из нас, фраеров, обывателей и лохов, даже в менее жестоком, циничном и равнодушном, нежели центр силиконовой долины а ля рюсс, мире медленно, но верно и непрерывно умирает…

Свечка оттолкнулся от стола и развернулся на катающемся стуле лицом к карте города. Обозначенные на ней неблагополучные районы ассоциировались с безобразными метастазами, угрожающими в скором будущем слиться в омерзительную всепоглощающую раковую опухоль. Свечка знал, что многие другие российские города прекрасно существуют и в такой, казалось бы, нежизнеспособной форме, но продолжал тешить себя несбыточными надеждами и иллюзиями о невозможности образования в Вольнореченске неизбежного в этой форме устойчивого симбиоза между криминальными и властными структурами, каковой симбиоз смог бы обеспечить рыготную сытость обнаглевшим волкам при одновременной сохранности Панургова стада безмозглых баранов, намертво прикованных к своим скрипучим галерам.

Свечка обречённо вздохнул и закурил сигарету. За какие-то полтора-два года в городе лесным пожаром распространилась странная мода курить, казалось бы, навсегда забытые и вышедшие из употребления папиросы. Причиной этой неожиданной гримасы общественного сознания был, вероятно, популярный местный юродивый Кэба, ставший ещё более известным во время нашумевшей и до конца непонятной истории с пластическим хирургом Васнецовым. Многие куряки со стажем теперь и слышать не хотели о трубках, сигарах и сигаретах, но Свечка остался верен предмету первой любви, поразившей его не только в сердце, но и в лёгкие в возрасте четырнадцати лет. Выпущенное им сизое облако дыма на мгновение заволокло значительную часть обозначенных на карте города криминальных кварталов, намозоливших красные от хронического недосыпания ярко-голубые глаза полковника.

Несколько дней назад богатейшая криминальная полифония города пополнилась негромким треньканьем странного колокольчика. В полицию в большом количестве поступили заявления от женщин, обнаруживших на своих телах незначительные, но почему-то до икоты испугавшие их механические повреждения. Мнимые (?) потерпевшие в один голос утверждали, что получили порезы и уколы не при выполнении обычных домашних дел и приятных супружеских обязанностей, а вне дома – в магазинах, на улицах и в других многолюдных местах. Но как и при каких обстоятельствах – они и сами не могли понять. Почти все потерпевшие поначалу обратились к врачам, однако пустяковые нарушения целостности эпителия и хитина не произвели должного впечатления на просвещённых праправнуков Гиппократа, и вскоре измученные люди в некогда белых халатах стали быстро и решительно переправлять ипохондрически настроенных дамочек прямиком в полицию.

В первый момент Свечка пришёл в тихий ужас от невиданного прежде массового наплыва крикливого, сварливого и вздорного народца, но погасив пылающую благородную ярость, загрузил работой немногочисленные серые клеточки, не забыв привлечь на помощь психологов, психиатров и психоаналитиков, хотя совершенно не ощущал разницы между первыми, вторыми и третьими. Доктор Рикардо Сальварсан, потёртый жизнью экземпляр из этого весьма специфического тройственного братства, специализирующийся на расстройствах воли, самоуверенно заявил, что хотя обратившиеся в полицию по столь смехотворной причине дамочки строго говоря не могут считаться полностью психически здоровыми и особенно склонны к лёгкой симуляции в форме аггравации,¹ но в данном конкретном случае не представляют сколько-нибудь значительного интереса для судебной психиатрии. А вот тот, кто нанёс переволновавшимся представительницам прекрасного пола мелкие порезы и уколы, – представляет. И рассказал Богдану Свечке, что очень редко, но встречаются так называемые подкалыватели, обычно наносящие с помощью острых предметов небольшие ранения незнакомым женщинам и получающие при этом половое удовлетворение.² Так буквально из ничего возникло дело о вольнореченском подкалывателе.

Тщательное обследование потерпевших и подробные расспросы показали, что ранки наносились исключительно на открытые участки тела – предплечья, голени, шеи и даже животы и бёдра (у недостаточно одетых и полураздетых молодых модниц): для получения оргазма подкалывателю нужно было обязательно видеть кровь суррогатных половых партнёрш. Женщины не могли рассказать что-либо конкретное о предполагаемом преступнике, вероятно, действовавшем с ловкостью, сравнимой со сноровкой опытного щипача-карманника. Они спохватывались слишком поздно – только когда замечали неизвестно откуда появившуюся на теле кровь, и это дало Свечке основание предположить, что подкалыватель орудует прекрасно заточенным инструментом. На поверхностный взгляд дилетанта дельце, равно как и наносимая подкалывателем ранка, могло показаться пустяковым, но по мнению полковника Свечки, было чревато крайне опасными последствиями.

Во-первых, не исключалась возможность сознательного или бессознательного заражения людей различными видами инфекции и вытекающая отсюда мрачная перспектива всеобщей эпидемии, которая в специфических условиях свободной экономической зоны грозила обернуться настоящей катастрофой. Свечка распорядился поднять едва ли не мезозойской давности архивные данные о вымогателях-сифилитиках, угрожавших жертвам смачным плевком в лицо в случае активного нежелания последних расстаться с кошельком, часами или драгоценностями. В кайнозойских же архивах обнаружились упоминания о вымогателях совершенно здоровых, однако бравших фраеров на гоп-стоп впечатляющей демонстрацией медицинского (не кондитерского) шприца с якобы находящимся там вирусом СПИД.

«Снятые» подкалывателем вольнореченки немедленно подверглись проверке на сифилис, СПИД и, само собой, на так называемую «морзянку» Альтшулера. Не обошлось и без неприятных сюрпризов, но «морзянки», сифилисы и трипперочки имели хождение в этом стрёмном городишке (причём, ещё какое хождение!) задолго до появления здесь мерзкого гипотетического подкалывателя, поэтому Свечке пришлось согласиться со специалистами, что надо копать в другом направлении.

Полковник принялся рыть и копать в другом. Он высказал в тесном кругу специалистов смелое предположение о тайно орудующих в Вольнореченске космических пришельцах. Это стало второй рабочей гипотезой, разбившейся, в свою очередь, на две подгипотезы: либо инопланетяне действительно заражают нас, но мы пока не умеем обнаруживать в организмах жертв неведомую нам инфекцию, либо они берут у людей образцы живой ткани стерильными инструментами. Вполне понятно, что в русле этой гипотезы пришельцы внешне должны были максимально походить на Хомо сапиенсов, а если нет, то вынужденно прибегать к тонкому макияжу-камуфляжу.