Кстати о любви

То, что он уснул, Руслана поняла как-то не сразу, а когда рука потянулась выключить заглохнувшее радио и врубить ненавязчивого и сладкоголосого Энди Уильямса — самое то для дороги. Тогда же она взглянула и на мужчину на соседнем сидении. Идеальные глаза на идеальном лице были закрыты. И в свете фонарей идеальные темные ресницы отбрасывали длинные тени на нижние веки. Отвратительное по своей сути желание дотронуться до него, чтобы понять, насколько он реален, Руслана с трудом подавила. Но и музыку включать не стала — дай бог не уснуть дорогой, а еще глупее — разбудить его.

— Лукин Егор Андреевич, — пробормотала она себе под нос и улыбнулась, снова уставившись на дорогу.

Е95 тянулась впереди бесконечной лентой, за которой — лишь зримая чернота. Все же она любила ездить именно ночью. Черт его знает почему. Может, и правда потому что ночное животное?

Когда Лукин проснулся, они стояли на заправке, и Руслана старательно жевала бутерброд и пила кофе. Буйная копна ее волос была завязана сзади в не самый аккуратный пучок, а выглядела она так, будто это кто-то другой всю ночь провел за рулем — вполне себе бодренько и жизнерадостно.

— Привет. Бутеры в пакете, я взяла тебе кофе и купила чашку, — весело сообщила она, едва увидела, что он зашевелился в кресле.

— Привет, — кивнул Егор. Повел плечами и шеей, разминая затекшие мышцы. Потом глянул в сторону заправки. — А что-нибудь существеннее бутербродов у них водится?

— Как везде. Через сорок минут будем в Одессе. Там можно нормально позавтракать.

— До Одессы еще доехать надо, — усмехнулся Лукин, почесывая пробившуюся за ночь щетину неожиданно рыжего цвета. Резко выбросил себя из машины и, наклонившись, сказал: — Пойду сам оценю их ассортимент товаров и услуг.

Он вернулся минут через двадцать. В руках держал пакет с яблоками.

— Заразы так вкусно пахнут, — сообщил Егор, снова устраиваясь на сиденье и размещая пакет по соседству со стратегическим запасом от Росомахи. — Давай свои бутерброды и кофе.

Руслана улыбнулась: Росомаха, хоть и хищник, но перед началом зимы она усиленно питается растительной пищей: кореньями, ягодами (вороникой, брусникой) и кедровыми орешками. Впрочем, яблоки тоже сойдут. Она потянулась за фруктами и минералкой, параллельно сунув Егору в руки упакованный в пищевую пленку сэндвич. Открыв дверцу машины, над асфальтом помыла яблоко и удовлетворенно сказала:

— И правда пахнут. Ты вообще как? Живой?

— Меня измором не возьмешь, — хрустя огурцами, сказал Егор. — Хочешь, я поведу?

— То есть доверить тебе самое дорогое?

— Сама так сама, — пожал плечами Лукин.

— Ну я же не сказала, что не доверю, — рассмеялась она. — Если честно, устала, как собака.

В отличие от Русланы, Лукин водил сдержанно, будто никуда не торопясь. А нынешним утром он и правда никуда не торопился. Руслана, вполне возможно, тоже. Куда море денется из своих берегов. А ноябрь… Как был вчера, так и завтра будет ноябрем. И Егор плавно выворачивал руль, умудряясь обходить на трассе тех, кто еще пять минут назад мчался мимо них, рассекая воздух и пугая встречных.

Под Одессой заговорило радио.

— Я тоже на радио работал, — сказал Лукин, посмотрев на Руслану. — Мне нравилось.

— «Утренний таблоид» на «Рекорде». Я слушала по дороге в универ, — усмехнулась Росомаха. — Потом вспомнила, когда познакомились. У тебя здорово получалось.

— Это скорее разбежка была, хотя и интересно, — задумчиво проговорил Лукин и спросил о другом: — Где море смотреть будешь?

— Поехали на Приморский. Где-нибудь машину бросим, пешком пройдемся.

На Приморском они оказались настолько быстро, насколько это было возможно при знании города и наличии пробок. Машина, как и предполагалось, была брошена. И они неторопливо топали по направлению к Морвокзалу. С неба срывались мелкие снежинки и падали под ноги, отчего в белый окрашивались асфальт и пожухлая трава на газонах. И, несмотря на близость порта, воздух был замечательный. Такой, какой бывает только на Приморском бульваре. Людей вокруг совсем не наблюдалось, и особое удовольствие доставляло то, что они оказались практически одни, не считая чаек над морем, рассекавших крыльями все еще розоватое небо. Росомаха, как нормальный турист, поминутно фотографировала на телефон всякую дребедень, попадающуюся им по пути, и вслух читала вывески.

— Летом здесь была выставка бабочек, — болтала она, указывая на какой-то дом. — Мы не пошли, но здесь стояла… такая огромная штука… знаешь, кованный каркас в виде бабочки, а крылья из цветов были… Красиво, мне понравилось, я потом жалела, что не успели.

— А орхидеи любишь?

— Их все любят. Даже росомахи и те, кто в этом ни за что не признается.

— Тогда езжай смотреть своих бабочек на Майнау. Вкупе с орхидеями — прикольно.

— Прямо сейчас? — хохотнула она.

— В принципе. Хотяяя… было бы желание.

— Ближайшие два-три дня я занята. Прикинь, у меня бывают планы.

— Да я всего лишь предложил. Тут вода, там вода. Какая разница.

— А я скорее констатирую факт… Становись-ка туда, я тебя щелкну, — она махнула рукой куда-то прямо, откуда ясно вырисовывался вид на здание Морвокзала. — Потом буду друзьям показывать: я с самим Лукиным гуляла.

— Я бы на их месте не поверил.

— Потому мне и нужны доказательства. Становись, говорю!

— И что? Гулял я в Одессе, а ты мимо шла, — рассмеялся Егор.

— Ты знаешь, что Шаповалов тебя графом за глаза называет?

— Знаю. У него с фантазией всегда было не очень.

— Зато у меня очень. Граф позволит простой плебейке с ним сфоткаться?

Лукин внимательно посмотрел на Руслану.

— Я не граф, — сказал он и протянул ей руку, — но с тобой сфотографируюсь.

Росомаха шагнула к нему, сдернула с головы резинку, которой был закреплен пучок на затылке, и ее золотисто-зеленые пряди рассыпались по плечам. Включила фронтальную камеру, устроилась возле Лукина и фыркнула:

— Это нечестно, когда мужик на фотке красивее бабы.

Егор притянул ее за плечи ближе к себе и негромко проговорил в самое ухо, чувствуя, как ее волосы щекочут губы:

— А ты любуйся самолично.

Этот момент она и запечатлела. Главред «`A propos», весьма двусмысленно уткнувшийся ей в висок.

— Улыбайся давай, — рассмеялась она, ощутив побежавшие по телу мурашки.

Беспрекословно улыбнувшись во все тридцать два, от чего от глаз разбежались веселые морщинки к самым щекам, покрытым рыжей порослью, Лукин подождал, пока она сделает очередную фотографию, и спросил:

— Что дальше по плану?

— Завтрак. Нормальный завтрак. Выбирай. Мы сегодня туристы и идем в «Компот», или очень деловые люди и идем в какой-нибудь ресторан? Мы в эпицентре ходовых мест.

— Считается, что выбирать должна девушка.

— Я Росомаха, а не девушка.

— Не делай из меня извращенца.

— А ты не извращенец? Это мне так… для портрета. Ты же помнишь: шофер, садовник, собственный журнал.

— Садовника у меня нет, но завтракаю я исключительно с людьми.

— Тогда пошли, «Девятый перрон» работает до восьми утра, мы еще успеваем. А то дел впереди валом!