Кто есть кто (фрагмент)

Нина помолчала, глядя на меня как-то странно.

– Я понимаю, - сказала она наконец, - тебя больше устроило бы, если б я пошла по другой улице... Но уж так получилось, что поделаешь... не повезло тебе...

Она вдруг резко отвернулась и достала из сумки носовой платок. Я с изумлением и страхом увидел, что она осторожно прикладывает уголок платка то к одному, то к другому глазу, а плечи ее слегка вздрагивают. Я вообще ужасно боюсь слез! А что Нина может плакать, я бы и не поверил никогда.

– Нин, родной, да не плачь ты!
– жалобно заговорил я.
– А то я и сам разревусь! Ну, Нин, Лин-Лин, очень тебя прошу!

Я обнял Нину за плечи и осторожно повернул лицом к себе.

– Все же ты - чудо природы!
– с восхищением сказал я.
– Первый раз в жизни вижу девушку, которой даже слезы к лицу!

И тут Нина расплакалась по-настоящему! Она уткнулась лицом мне в грудь, и вся затряслась от рыданий.

– Боря, Боря!
– прерывисто говорила она, глотая слезы, - Я совершенно ничего не понимаю! Я не могу поверить, что это ты так ведешь себя... это так на тебя непохоже!

Я совсем обалдел, слова не мог выговорить.

– Я никогда не поверила бы, никогда, никому, ни за что!
– говорила Нина сквозь слезы.
– Если б ты сам не сказал.

– Да что же я такое сказал?
– с трудом выговорил я.

– Ты же знаешь!
– Нина выпрямилась и начала старательно вытирать слезы; теперь она не выглядела красивой: лицо осунулось, глаза набрякли и покраснели...
– С самого начала - и теперь... молчание, ложь, какие-то нелепые выкрутасы... Боря, ну скажи мне, что случилось? Что с тобой случилось?!
– Она схватила меня за руки и глядела мне прямо в глаза, напряженно, ожидающе.

Я безнадежно пожал плечами.

– Ниночка, ну поверь мне: я даже догадаться не могу, о чем ты говоришь и в чем меня упрекаешь. Я только знаю, что перед тобой ни в чем не виноват...

– Ты, должно быть, с ума сошел!
– тихо, с ужасом сказала Нина.
– Ведь ты же видишь, что я знаю... хоть теперь-то перестань ломать комедию... это же нелепо, недостойно, зачем ты так? Да что бы ты ни сделал, я...

Всей этой бредятины было для меня слишком много, и я от обалдения вдруг перешел к полнейшему спокойствию.

– Нина, хватит намеков и недомолвок, - сказал я трезво.
– Так мы только измучаем друг друга и ни к чему не придем. Ответь мне только на один вопрос:

в лаборатории был кто-нибудь... ну, кроме Аркадия, конечно?

Нина. тоже перестала плакать и ответила мне совершенно спокойно, с оттенком презрения:

– Конечно, был! Уж ты-то знаешь, что был!

– Подожди, Нина, не торопись, - попросил я.
– Допусти все же, что я не знаю.

Можешь ты мне совершенно серьезно и спокойно ответить: кто это был? Кого ты видела?

– Могу. Если ты хочешь, могу, -печально и безнадежно сказала Нина. Пожалуйста!

– Так кто же?
– настаивал я.

– Ты! Ты сам, - четко ответила Нина.
– Ты хочешь сказать, что не знал этого?

У меня все поплыло перед глазами, но я держался.

– Ниночка, подожди. Спокойно. Я там не был. Я был весь вечер в библиотеке, я же тебе говорил.

– Да, ты мне говорил...

– Ну вот. Зачем же ты говоришь, что я был в лаборатории? Кто тебе это сказал? Кого ты там видела?
– монотонно спрашивал я.

– Борис, ну зачем все это... Никто мне ничего не говорил о тебе, и никого я больше там не видела. Только тебя.

– Ниночка, успокойся. Ну, пойми, что это невозможно. Где именно ты меня видела?

– У окна, конечно...

– Почему же - конечно? И ты со мной говорила? Я тебе отвечал? Ты слышала именно мой голос?

Вопросы я задавал нелепые, но и вся ситуация была трагически нелепой. А у меня вдруг мелькнула идиотская мысль, что если тот человек по голосу похож на Аркадия, то по внешности, может быть, на меня...

– Перестань, Борис, - уже без гнева, совсем устало проговорила Нина. Ну, как я могла с тобой говорить, что за нелепые вопросы! Я даже окликнуть тебя не решилась, неудобно было...

– Почему неудобно?
– тупо спросил я. Это бытовое, будничное словечко, совершенно не применимое и ситуации, ошеломило меня.

– Потому что ночью орать через всю улицу действительно неудобно... без выражения произнесла Нина.

– Какая улица? При чем тут улица?
– почти закричал я, опять потеряв равновесие.
– Ты же меня видела где? В лаборатории?

Нина говорила все так же безжизненно и равнодушно:

– Да, я тебя видела в лаборатории. Ты стоял у окна.

– А улица тут при чем?

– При том, что я была на улице, - матовым, бесцветным голосом сказала Нина.

– Я проходила мимо института и с той стороны улицы увидела тебя в окне лаборатории.

Я уставился на нее, ничего не понимая.

– А в лаборатории ты вообще, что ли, не была?

– Конечно, вообще не была. Не задавай нелепых вопросов.

Я помотал головой, силясь хоть что-нибудь сообразить.

– А ты уверена, что видела именно меня?

– Уверена. Сначала ты стоял в профиль, а потом глянул в окно, и на твое лицо упал свет фонаря. Я тебя ясно видела.

Я уже просто не знал, что делать и что говорить. Сидел, тупо глазел, как Нина пудрится и поправляет волосы, и только отдувался, словно спринтер после проигранного забега.

Нина сунула пудреницу в сумку и встала.

– Я понимаю, что тебе уже нечего сказать, - с презрительным сочувствием проговорила она.

Сказать мне действительно было нечего. Я повторял только одно: "Я там не был. Я там не был". Но это я говорил про себя и для себя: я уж и сам начал что-то путаться, где я был, а где не был. Для Нины я не мог найти слов и поэтому уцепился за первые попавшиеся.

– Нина! Ну поверь ты мне!
– сказал я.
– Это... это обман под маской истины!

– Лунный камень, - неприятно улыбаясь, ответила Нина.

– Какой камень?
– Я уже не удивлялся.

– Роман Уилки Коллинза "Лунный камень". Эти слова говорит Фрэнк своей Рэйчел. Может быть, ты тоже наглотался опия и в лабораторию попал в состоянии транса?

Уилни Коллинз меня, признаться, дорезал. Я еще и плагиатор, оказывается!

– Ну, вот что, Борис, я пошла, - сказала Нина, стоя передо мной.
– Ты телефон Линькова знаешь? Нет? Ну, вот тебе его домашний телефон, я сегодня у него попросила.