Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
— Ну, и что тебе будет?
— Думаю, ты и сам знаешь. Ничего эта шайка-лейка не может мне сделать, ни самой малой малости.
— Ну что ж, не хочешь — не надо! — злится Беербоом и снова погружается в угрюмое молчание.
— А что же ты делаешь целые дни, раз в бюро не ходишь? — вмешивается в разговор Лиза.
— Новую работу нашел, куда лучше прежней! — шепчет ей на ухо Куфальт.
— Знаю, знаю, у Куцмана или вроде того, — вставляет Беербоом.
— Что-о?! — вырывается у Куфальта, и он сразу настораживается: — Что ты знаешь о Гнуцмане?
— Двадцать монет, —
— Ни за что, — стоит на своем Куфальт. — И не только потому, что двадцать марок — большие деньги, но именно потому, что ты черт те чего натворишь и меня же подведешь под монастырь.
— А я, может, и так натворю, — говорит Беербоом.
— Но тогда я ни при чем. Ну, пожалуйста, Беербоом, будь другом, скажи, о чем они говорили!
— С приятелем так не поступают, — подает голос Лиза. — Вилли вам тоже помогает.
«Вилли! Она назвала меня Вилли!» — поет в душе у Куфальта.
— Ничего себе помощь — тащит меня в психушку! Тоже мне приятель. Нет уж, ничего вам не скажу.
— Ну и кончим об этом! — рявкает Куфальт.
А сам ворчит себе под нос:
— Если они что и пронюхали, все равно ничего нам не сделают! Мы просто их конкуренты, все по закону, да и Бер не таковский. Попросим его как следует, он и оставит работу за нами, хоть мы и сидели в тюряге.
— Вот и Фридрихсберг, — говорит Лиза.
Большую часть пути они прошли парком. Кусты, подстриженные лужайки, розарии. Небольшой прудик.
А ночь такая тихая, теплая, на всех скамейках парочки. Сквозь ветви доносится шепот, шелест, тихие голоса, влажный воздух прямо-таки напоен жизненными соками…
За парком тянется низкое мрачное здание с порталом — психиатрическая больница Фридрихсберг. В окнах темно.
— Они там все спят, — говорит Беербоом и останавливается. — Ну дай мне хоть пять марок!
— В любой психушке так же, как в тюрьме, дежурят и ночью. Идем! — говорит Куфальт.
— И внутри у них тоже как в тюрьме, — криво усмехается Беербоом. — Фройляйн, подарите мне три марки. Ну, две. Или хотя бы одну.
Но тут Куфальт взрывается:
— Ах ты, сволочь, дерьмо вонючее! Только и знаешь, что другим жизнь портить! Загубил мне весь вечер. Так идешь или нет?!
Он хватает Беербоома за руку и силой тащит к порталу.
— Ну зачем же так! — испуганно вскрикивает Лиза. — Зачем так!
Но Беербоом вдруг вполне миролюбиво смеется:
— Ты меня лучше не хватай, Вилли, ведь если я врежу, полетишь вверх тормашками…
И, освободившись из рук Куфальта, он поворачивается спиной к больнице и глядит в глубь парка.
— Расселись по скамеечкам и обжимаются досыта, а наш брат… — И, кивнув на Куфальта, спрашивает: — А с вами он как, фройляйн, — досыта? Строит из себя порядочного, а самому небось все мало.
— Кончай трепать языком, — обрывает его Куфальт. — Так ты идешь или нет? Если нет, мы уходим.
— Ясное дело, иду, а что мне еще остается? Денег-то вы не даете! — вдруг опять подпускает слезу Беербоом.
Но с места не трогается. Только теперь он не глядит в глубь парка. Не глядит он и на спутников. Он что-то ищет. Руки его обшаривают карманы, осторожно общупывают
все тело и откуда-то вытаскивают — Лиза даже тихонько вскрикивает, — бритву, открытую опасную бритву!Беербоом держит ее в руке, слегка приподняв, а бритва не складывается, он, видимо, чем-то ее обмотал, прежде чем спрятать…
Куфальт и Лиза не отрываясь глядят на него, глядят на это старое, злое и обиженное лицо — лицо ребенка, которому не дали пирожного, — на его темные волосы и кустистые брови…
— К черту eel — вдруг говорит Беербоом и швыряет бритву куда-то в кусты. Блеснув в темноте светлой серебристой полоской, она с легким стуком падает на землю.
— Размазня! — говорит Беербоом, глубоко вздохнув. — А я-то думал, что смогу. Даже на это неспособен. Совсем меня доконали! Так что идем.
Они молча подходят к темному зданию. Лиза крепко прижимается к Кульфату. Он чувствует, что она буквально висит на его руке, чувствует, что она вся дрожит от страха, что нуждается в его защите.
В больнице, как и следовало ожидать, есть звонок. Они звонят. Но ни в одном окне не вспыхивает свет. Они звонят еще раз. По-прежнему темно…
Но Беербоом не принимается за старое — не уговаривает их уйти, не просит денег, он стоит и терпеливо ждет.
После третьего звонка загорается свет, заспанный сторож, шаркая, подходит к двери и спрашивает сквозь решетку:
— Чего надо?
— Извините, пожалуйста, — захлебывается словами Куфальт. — Вот это — мой шурин, сегодня вечером у него был приступ буйного помешательства. Все в доме переколотил и нас тоже хотел прикончить. Теперь он успокоился, но чувствует, что припадок может повториться. Нельзя ли ему остаться здесь не одну ночь? Ну, пожалуйста!
Сторож этот — долговязый, нескладный дядька с испитым, изможденным лицом — кожа да кости. Он похож скорее на здешнего больного, чем на сторожа.
— Не давайте ему больше пить, — советует он, подумав. — Пускай протрезвится.
— Да он и не пил вовсе, — возражает Куфальт. — И вдруг ни с того ни с сего начал буянить.
Беербоом стоит рядом и не произносит ни звука.
— У какого врача он лечился? — недоверчиво спрашивает сторож.
— Да пока ни у какого, — вновь наседает Куфальт. — Я и говорю: ни с того ни с сего на него накатило.
— Так не бывает, — не сдается сторож. — Чем этот ваш шурин занимается?
— В настоящее время он безработный, — сразу сбавляет тон Куфальт.
— До свиданья! — спокойно и даже как-то небрежно вдруг роняет Беербоом, поворачивается и уходит.
Сторож уже с интересом глядит ему в спину и говорит Куфальту:
— Послушайте, уважаемый. Я верю, что вы хотите добра тому человеку. Но знали бы вы, сколько безработных приходит к нам и прикидывается сумасшедшими, надеясь получить тут еду и кров… А что он там делает? Что он там ищет?
— О господи! — вскрикивает Куфальт, обернувшись. — Скорее, на помощь! Он ищет бритву, которую только что выбросил…
— Да поворачивайтесь же! — визжит Лиза.
Но сторож медлит:
— Не имею права выходить с территории. Я как-никак на дежурстве… — и запирает дверь снаружи.