Кто нашел, берет себе

Подняться по лестнице нельзя: нижние ступени горят, верхние занимаются. Столы, стулья, коробки с бумагами — все в огне. И Моррис Беллами в огне. Пылают пиджак, рубашка, но он продолжает рыться в костре, пытаясь достать из глубины еще целые записные книжки. Его пальцы почернели. И хотя боль должна быть нестерпимой, он не отступается. Ходжес успевает подумать о сказке, в которой волк залезает в дом через трубу и падает в котел с кипящей водой. Его дочь, Элисон, не хотела слушать эту сказку. Говорила, что она слишком страшная…

— Билл! Билл! Сюда!

Ходжес видит Джерома в одном из подвальных окон. Вспоминает, как сказал: Проку от вас никакого, и рад, что ошибся. Джером лежит на животе, протягивает руки вниз.

— Поднимите ее! Поднимите! Быстро, пока вы не изжарились!

Пит почти без посторонней помощи несет Тину к окну, сквозь падающие искры и куски горящего утеплителя. Один приземляется девочке на спину, но Ходжес скидывает его. Пит поднимает сестру, Джером хватает ее под мышки. Шнур с вилкой, которым Моррис связал ей руки, тянется следом.

— Теперь ты, — выдыхает Ходжес.

Пит качает головой.

— Вы первый. — Он смотрит снизу вверх на Джерома. — Ты тянешь, я толкаю.

— Хорошо, — кивает Джером. — Поднимайте руки, Билл.

Спорить времени нет. Ходжес поднимает руки, чувствует, как за них хватаются. Успевает подумать: Словно наручники, — а потом его уже тащат вверх. Поначалу медленно — он гораздо тяжелее девочки, — но потом еще две руки упираются ему в ягодицы и толкают. Он поднимается на чистый, сладкий воздух — горячий, но более прохладный, чем в подвале, — и приземляется рядом с Тиной Зауберс. Джером вновь тянется вниз.

— Давай, парень. Быстро.

Пит поднимает руки, Джером сжимает его запястья. Подвал заполнен дымом, Пит начинает кашлять, его почти рвет, но он использует ноги, помогает Джерому, отталкиваясь от стены. Едва оказавшись на траве, поворачивается, смотрит в окно.

Почерневшее чучело стоит на коленях, роется в горящих записных книжках горящими руками. Лицо Морриса тает. Он кричит, прижимает к горящей груди пылающие остатки творений Ротстайна.

— Не смотри на это, малыш. — Ходжес кладет руку ему на плечо. — Не надо.

Но Пит хочет смотреть. Должен смотреть.

Он думает: «Я мог бы оказаться на его месте».

Он думает: «Нет. Потому что я знаю разницу. Знаю, что действительно имеет значение».

Он думает: «Пожалуйста, Господи, если ты есть… пусть это будет правдой».

55

Пит позволяет Джерому донести Тину до бейсбольного поля, потом говорит:

— Пожалуйста, дай ее мне.

Джером смотрит на него: бледное, потрясенное лицо, покрытое волдырями ухо, прожженные дыры на рубашке.

— Ты уверен?

— Да.

Тина уже протягивает к брату руки. Она молчала с тех пор, как ее вытащили из горящего подвала, но когда Пит берет ее, обнимает его за шею, утыкается лицом в плечо и начинает громко плакать.

Холли бежит по тропе им навстречу.

— Слава Богу! — восклицает она. — Вы здесь. А где Беллами?

— Там, в подвале, — отвечает Ходжес. — И если еще не умер, горько об этом жалеет. Мобильник при тебе? Вызови пожарных.

— Наша мама в порядке? — спрашивает Пит.

— Думаю, с ней все будет хорошо, — отвечает Холли, снимая с ремня мобильник. — «Скорая» увезла ее в Мемориальную больницу Кайнера. Она в сознании и говорит. По словам медиков, все жизненно важные показатели у нее в норме.

— Слава Богу, — выдыхает Пит. Тут он тоже начинает плакать, слезы прочерчивают чистые полоски на покрытых копотью щеках. — Если бы она умерла, я бы покончил с собой. Потому что все это — моя вина.

— Нет, — возражает Ходжес.

Пит смотрит на него. Тина тоже смотрит, по-прежнему обнимая брата за шею.

— Ты нашел записные книжки и деньги, так?

— Да. Случайно. В сундуке, закопанном у речки.

— Любой на твоем месте поступил бы так же, — говорит Джером. — Правда, Билл?

— Да, — кивает Ходжес. — Ради семьи — все, что угодно. Ты ведь бросился вслед за Беллами, когда тот захватил Тину.

— Лучше бы я не находил этот сундук, — говорит Пит. О чем он молчит, о чем никогда не скажет, так это боль от того, что записных книжек больше нет, что написанное Ротстайном уничтожено огнем. Он понимает, что чувствовал Моррис, и осознание этого тоже жжет. — Лучше бы он остался в земле.

— Мечтать не вредно, — отвечает Ходжес. — Пошли, мне нужен пузырь со льдом, пока все окончательно не распухло.

— Распухло где? — спрашивает Холли. — Я ничего не вижу.

Ходжес обнимает ее за плечи. Иногда Холли вся сжимается, когда он так поступает, но не сегодня, поэтому он еще и целует ее в щеку. Она неуверенно улыбается.

— Он ударил тебя туда, где мальчикам больно?

— Да. И хватит разговоров.

Они идут медленно, отчасти подстраиваясь под Ходжеса, отчасти — под Пита. Сестра становится все тяжелее, но он не собирается передавать ее Джерому. Хочет донести до самого дома.

Позже

Пикник

В пятницу, предшествующую длинным выходным по случаю Дня труда, «джип-рэнглер» — уже в годах, но любимый владельцем — заезжает на стоянку над бейсбольными площадками Малой лиги в парке Макгинниса и останавливается рядом с синим «мерседесом», тоже не первой молодости. Джером Робинсон спускается по заросшему травой склону к столу для пикника, на котором уже разложена еда. В руке у Джерома — большой бумажный пакет.

— Привет, Холлиберри!

Она поворачивается.

— Сколько раз я просила не называть меня так? Сто? Тысячу? — Но она улыбается, а когда Джером обнимает ее, в ответ обнимает его. Джером не испытывает судьбу, стискивает Холли один раз и спрашивает, что на ленч.

— Куриный салат, салат с тунцом и капустный салат. Я также купила сандвич с ростбифом. Это для тебя. Если захочешь. Я красное мясо больше не ем. Оно не согласуется с моими суточными биоритмами.

— Съем, конечно, чтобы не ввергать тебя в искушение. Они садятся. Холли наливает «Снэппл» в одноразовые стаканчики. Они произносят тост за окончание лета, принимаются за еду, обсуждая фильмы и телешоу, временно не касаясь причины, по которой встретились: это прощание, во всяком случае, на какое-то время.