Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

были важны, конечно. Они всегда важны — особенно

когда их нет.

Лена Плахова, пересказывая обвинения друзей

и родственников Кролика в мой адрес, говорила:

— Ну какие такие деньги? Я всем отвечаю: “Она

ведь не к олигарху Березовскому ушла, а к Леше Тарха-

нову из отдела культуры”.

Ну не Березовский, конечно, но по сравнению

с нами Тарханов был сказочно богат. Моя зарплата была

примерно 200 долларов — в рублевом эквиваленте. Ты

зарабатывал, может быть, 300–400 — включая разные

халтуры. А Леша получал 2000 долларов в месяц —

по тем временам немыслимые деньги. Мы не копили.

Не умели. Не знали на что. Всё уходило на жизнь и на

мою одежду. Ничегошеньки не оставалось. Но ощуще-

ния бедности не было. Его не бывает, до тех пор пока

не с чем сравнивать. А тут появился Леша — и нача-

лись сравнения. Рестораны, где счет равнялся твоей

месячной зарплате. Ручка Cartier в подарок — полови-

на моего жалованья. Бутылка вина, которая стоила

столько же, сколько мои туфли. Это было ново.

Когда я переехала к Леше в Москву, с собой

у меня была только сумка с бельем и котеговскими

вещами. Ни денег, ни работы — ничего. Я полностью

от него зависела. Уже через несколько месяцев начала

работать — мне было важно иметь свои деньги

и самой ими распоряжаться. Спустя несколько лет

281

я стала зарабатывать больше, чем он. Потом — намного

больше, чем он. Леша отнесся к этому со спокойным

достоинством, что бы он по этому поводу ни чувство-

вал. В какой-то момент у меня, как у многих в России, из-за денег поехала крыша — чем больше их было, тем больше их не хватало. Вроде их много, но купить дом

в Подмосковье мы не можем. Не говоря уж о вилле

в Италии или в Провансе. Значит, у нас недостаточно

денег? Ты когда-то поставил новые деньги в связь

с новыми страхами: “Страх человека перед тем, что ему

не выплатят зарплату, и страх человека перед тем, что

его убьют за двухмиллионный долг, — нам стало слож-

нее понимать друг друга. Страх, еще недавно объеди-

нявший нас, стал многоликим и изменчивым”.

В России кажется, что миллионы свистят вокруг

твоей головы, как пули, — с одной стороны, с другой.

Совсем близко. Стоит протянуть руку — и они твои.

Но деньги пролетают мимо, а иллюзия, что они рядом

и почти твои, — остается.

Я знаю многих людей, которые много лет пытают-

ся поймать эти золотые пули, свистящие у виска. У меня

моментами было такое чувство, что и я смогу. Сейчас, живя в Париже, я наконец успокоилась. Я поняла, что

у меня есть всё. Что денег у меня столько, сколько

нужно. Видимо, парижская культура старых денег

(Бальзак с его Гобсеком и папашей Горио, чековые

книжки, ростовщики) ставит мозги на место. Да, это

очень буржуазный город, однако в его буржуазности нет

иррациональности, нет безумия, которое отравляет

многих в России. В том, как люди зарабатывают и тра-

тят, есть логика, трезвый расчет, вековые традиции и —

скромность. “Жадность?” — спросил бы ты. Скорее

скупость. Но в этом нет ничего ужасного. Петрарка

282

говорил, что скупость сродни жестокости. Жестокости?

Не уверена. А вот равнодушию — может быть. Но ино-

гда такая скупость лучше, чем истерическая олигархиче-

ская щедрость, на которую так рассчитывают русские

девушки, торгующие своей красотой, и русские худож-

ники, спекулирующие своей харизмой. И знаешь, это

замечательное чувство, что ты зависишь только от себя.

Ты можешь позволить себе всё что угодно. Даже влю-

биться в парня, у которого нет ни денег, ни работы.

Думаю, что Сережина неприязнь к Москве

объясняется не отсутствием солнца, а российским

культом денег.

Каждый раз, когда я должна за него платить (а мне

приходится за него платить, если я хочу поддерживать

тот образ жизни, к которому привыкла), он внутренне

сжимается. Планирование путешествия или выбор

отеля оборачивается для него очередным унижением.

На романтические поступки он способен, пока может

эту романтику себе позволить — например, приехать

ко мне в Лондон, где я была всего два дня. Мы оба

чувствуем эту неловкость. Однажды он сказал:

— Насколько было бы легче, если б у тебя тоже

ничего не было.

— Я не хочу, чтобы у меня ничего не было, я всё

это заслужила.

Мысль, что надо работать ради денег, ему против-

на. Он верит, что нужно зарабатывать, занимаясь толь-

ко тем, что нравится. Это меня трогает. Но в то же

время раздражает. Я не понимаю, как можно не рабо-

тать. Не понимаю, как можно провести целый день, не сделав ничего, просто попутаться в сетях и поинте-

ресоваться интересным. У Сережи при этом нет ощу-

щения, что день прошел зря.

283

Ты бы так не смог. Я часто думаю о твоем инстин-

кте саморазрушения, но редко вспоминаю, что ты был

человеком созидательным. Я не помню дня, когда ты

не работал бы, не писал, не читал. Ты работал даже тогда, когда отдыхал. Написала “отдыхал” и сообразила, что

ты никогда не отдыхал. Мы с тобой ни разу не были

в отпуске, ни разу не выбирались на уикенд, ни разу

не путешествовали вместе. В те несколько выходных, когда я силком вытаскивала тебя на родительскую дачу

в Лемболово, ты тихо томился, увиливал от купания

и походов за грибами, испытывал ломку без ежедневной

дозы фильмов и в конце концов уходил на чердак —