Кто первым бросит камень

Конечно, несмотря на напряженный рабочий график, я вовсе не веду в Тарасове жизнь монаха-аскета. Ничего подобного! Вспомнить хотя бы тот прошлогодний отпуск на Гоа. Ах, как красив был местный парень, с которым мы не расставались целую неделю! А симпатичный, хотя и пьющий немец по имени Вернер, который знакомил меня с жизнью ночного Берлина? А Майкл, положительный и романтичный волонтер и донор, с которым мы спасали китов у берегов Новой Зеландии?

Я люблю жизнь. И ненавижу, когда ограничивают мою свободу. Думаю, если бы я родилась в обществе, которое политкорректно называют «традиционным» — там, где мнение женщины ничего не значит, где за нее все решают отец, братья и муж, моя жизнь в таком месте была бы очень недолгой. Я просто не смогла бы смириться с подобным положением вещей, вот и все.

Йосеф Бар-Леви был мне симпатичен. Если бы встретила его на отдыхе, то легкий, ни к чему не обязывающий роман оставил бы нам обоим приятные воспоминания. Но Ёся не из тех, с кем можно завести легкий роман… Этот человек всерьез нацелился на меня. Йосеф — военный, а они привыкли добиваться своего. А мне не хочется расстраивать подполковника, ведь ему и так в жизни досталось. В общем, в обычной ситуации я бы продемонстрировала номер «ноги в руки и бежать». Но мы в необычной ситуации! Мы связаны общим делом, которое я не могу бросить несмотря ни на что…

Я вздохнула. Ладно, теперь главное — не допустить, чтобы Йосеф познакомился с моей тетей. Мила спит и видит, как бы выдать меня замуж за хорошего человека. Вместе они меня доконают. Пока они незнакомы, у меня еще есть шанс сохранить свободу…

Когда я вернулась в город, тетушка еще не спала. Укоризненно качая головой, она принялась хлопотать — ставить чайник и вздыхать, что пироги стали просто каменные, есть их невозможно, лучше сразу выкинуть на помойку. Такое поведение для Милы нетипично, из чего я сделала вывод — тетя всерьез соскучилась.

Мы уселись на кухне и до полуночи пили чай с пирогами, которые оказались выше всяких похвал. Я рассказывала Миле о поездке в Израиль, стараясь ни единым словом не упоминать о симпатичном подполковнике.

Утро началось для меня с неожиданного звонка.

— Евгения Максимовна? — Деловой бодрый голос вырвал меня из сна. — Вы хотели пообщаться с патологоанатомом?

— Чего?! — Я села в постели, с трудом соображая. — А, да, конечно! Хотела, хотела! И сейчас хочу!

— Я звоню по поручению Сергея Сергеевича, — продолжал бодрый голос. — Я договорился о встрече. Доктор Вилкинс будет ждать вас у морга через тридцать минут.

Вилкинс?! По лестнице я сбегала, застегивая на ходу пуговицы на рубашке. Со стоянки я вырулила, проклиная деловой энтузиазм подчиненного Бондаренко. Ну зачем надо было устаивать встречу с врачом в такую рань? С учетом утренних пробок шансы успеть на свидание у морга вовремя близки к нулю…

Но я успела. Доктор с невозможной фамилией ждал меня под деревьями, окружавшими маленькое здание морга областной больницы. Вилкинс оказался пожилым подтянутым мужчиной с железными зубами. Сквозь бодрый утренний запах одеколона явственно пробивался свежий аромат спиртного.

— Это вы — Охотникова? — неприязненно глядя на меня, спросил врач. — Меня весьма настойчиво просили оказать вам содействие. Не понимаю, к чему такая спешка. Мои клиенты никуда не торопятся, знаете ли…

— Кроме ваших клиентов, на свете есть множество других людей, которые нуждаются в помощи, — так же неприязненно ответила я. — Давайте побеседуем в спокойном месте. Я не отниму у вас много времени, доктор… Вилкинс, кажется?

Старый патологоанатом сжал челюсти. Кажется, я наступила ему на больную мозоль.

— Давайте сразу условимся — никаких шуток по поводу моей фамилии я не потерплю!

— Конечно, конечно… Кстати, ваши предки случайно не англичане? — поинтересовалась я. Бледные щеки доктора слегка порозовели.

— Да, мой предок, Абрахам Уилкинс, прибыл в Россию во времена Петра Первого.

— А, я об этом читала! Тогда было множество врачей-иностранцев. Именно они создали отечественную медицину!

Что ж, перемирие было заключено. Доктор был готов к разговору. Каждому человеку есть чем гордиться, и всякому приятно, когда окружающие это признают. Доктор явно гордился своими славными предками. Интересно, Абрахам Уилкинс тоже начинал день со стакана водки? Хотя при такой работе это неудивительно…

«Спокойное место» оказалось тесным кабинетом рядом с прозекторской. На столе мигал старенький компьютер, на стеллажах громоздились папки.

— Чай, кофе? — предложил радушный доктор.

Я вежливо отказалась и попросила перейти к делу.

— Что вас интересует? — Вилкинс сложил руки на животе и приготовился сотрудничать.

— Вы помните гроссмейстера Киприанова?

— Разумеется, нет! — возмутился Вилкинс. — Я же не акушер, чтобы помнить своих клиентов! Но меня предупредили, что вы хотите узнать именно об этом больном, и я приготовил нужные документы.

Он защелкал мышкой, открывая какие-то файлы.

— Меня интересует причина смерти. И еще — могла ли она наступить не от естественных причин.

Вилкинс усмехнулся:

— Другими словами, вы хотите узнать, умер Киприанов своей смертью или тут у нас убийство? Милая барышня, вы что, детективов начитались? Неизвестный алкалоид растительного происхождения бывает только в романах. В жизни…

— Послушайте, — невежливо перебила я доктора, который, похоже, сел на своего любимого конька. — Я вам не милая барышня. Я телохранитель. В жизни бывает всякое. Люди убивают друг друга сотней различных способов. Конечно, чаще всего они наносят удар по голове тяжелым и тупым предметом, но необязательно. Один мой знакомый убил свою тещу, уронив на нее трактор с обрыва. А другой утопил свою девушку, засунув в дренажную трубу в аквапарке. Так что не нужно мне рассказывать, как оно в жизни бывает. Просто сообщите все, что знаете. — Я подумала и добавила: — Пожалуйста.

Доктор пожевал губами и начал излагать свои соображения.

По его мнению, смерть гроссмейстера последовала от прекращения сердечной деятельности. А уж та наступила от естественных причин. Вилкинс и слышать не хотел ни о каких других вариантах. Я совершенно с ним замучилась — с упорством носорога доктор стоял на своем. Оставалось признать, что патологоанатом с сорокалетним стажем прав.

И уже уходя, я спросила:

— Скажите, а если бы этот самый алкалоид… ну, который бывает только в романах… действительно существовал, он мог бы дать картину, сходную с инфарктом миокарда?

— Теоретически мог бы, — признал Вилкинс. — Но послушайте, кому нужно убивать старика восьмидесяти с лишним лет?

— Именно это я и пытаюсь выяснить, — вздохнула я. — А скажите, каково было состояние здоровья гроссмейстера?

Вилкинс еще пощелкал мышкой, листая файлы, и наконец сообщил:

— Вы знаете, для своего возраста Киприанов был в исключительно хорошей форме. Видимо, много лет следил за своим здоровьем. Печенью с ним я бы, пожалуй, поменялся, — задумчиво проговорил Вилкинс.