Кто поверит эху? - Часть 4

– Мы говорили мало. Но он смотрит на дела, не на происхождение.

– Я тоже смотрю на дела... Еще когда аталинец упомянул о тебе, это звучало интересно, и я был готов принять твою помощь. Но к тому, какой ты силой владеешь, какие о тебе слухи пойдут...
– он провел пальцем по костяной рукоятке большого ножа, висевшего на поясе.

– Знаешь, что здесь изображено?

– Волчья охота.

– Не просто охота. Когда-то предок рухэй, дикий кабан, был маленьким, и на него охотились волки. Но кабан быстро бегал. И тогда главный волк сказал - я обернусь оленем, сделаем вид, что стая ловит меня, пробежим мимо, а потом набросимся. Так и поступили волки и олень-оборотень... Знаешь, чем все завершилось?

– Знаю, - рассмеялся проводник, - кабан притворился камнем, а свой облик придал валуну... Но все будет по-честному. Я зашел так далеко, что нет смысла перекидываться в кого-то еще.

– Хорошо, - ответил Мэнго, продолжая поглаживать рукоятку.

– Мне нужно время - все подготовить.

Только бровь дернулась, выдавая удивление:

– Что подготовить? Я думал, ты проведешь нас в горы...

– Чтобы вскоре вас взяли в клещи? Нет. Дайте мне отряд, и он разрушит Сосновую. Сейчас там всякий сброд, они не опасны. Идти в Юсен и оставлять эту крепость нетронутой смысла нет.

– Но узнав о разорении, не подтянутся ли туда?

– Будете наготове, успеете первыми - сил Хинаи не хватит заделать все дыры. Без опоры повиснут в воздухе.

– Звучит... дерзко, - Мэнго тронул пальцем полуседую бородку.

– Сейчас первый день месяца Кими-Чирка. Если продержитесь тут, недели через полторы-две пойдем на Сосновую. Разрушив ее, надежно закрепитесь в Юсен.

– Ты успеешь так быстро? Не лететь ли собрался?

– А если и так?
– вскинул глаза, почему-то сейчас почти прозрачные, пугающе-светлые.

– Иди, я не собираюсь так скоро отдавать эту долину, хоть бы сюда пришли войска еще двух провинций, - улыбнулся Мэнго.

Костерок почти догорел, караульные спали, не ведая, что виновники их сна сидят у огня: молодой человек и молодая женщина, с виду чуть старше годами. Если бы кто наблюдал за этой парой не в первый раз и не знал, что тори-ай остаются в том облике, в каком умерли, и могут выглядеть только хуже, сказал бы - ее лицо округлилось, и тело тоже, как бывает с обеспеченными женщинами в праздности. Она была сыта, довольна, и с виду временно смирилась с несвободой.

– Ты позвал меня просто так, поболтать, или снова надо кого-то загрызть?
– почти промурлыкала женщина, - Но мне сегодня не хочется...

– У меня... к тебе новое дело. Я должен покинуть войско, а ты останешься и будешь защищать Мэнго.

Красавица расхохоталась беззвучно.

– Что ты задумал?

– Не считай меня дураком, - почти кротко попросил Энори, - Понятно, что ты сделаешь, стоит лишь отпустить цепь. Я не могу взять с собой гребень, иначе он и тебя прихватит. Но я могу...
– он выхватил нож и ловко отрезал прядь волос женщины.

– Ах ты дрянь, - прошипела она, подхватывая выскользнувшую заколку, - Что делаешь?? Волосы у меня не растут!

– А красивой быть нужно даже сейчас...
– кивнул он, наматывая локон на палец.
– Ты можешь разорвать глотку Мэнго и сбежать, но теперь я тебя найду. И стоячая вода не поможет.

– Чего тебе надо еще?

– Для начала костер, - кивнул на гаснущие угли, - Хворост я собрал. Несправедливо, тебе не важен огонь, а я его люблю, но не могу прикоснуться. Помочь с прической?

– юноша потянулся к ней.

– Убери лапы, - прошипела женщина, уворачиваясь, сама кое-как закрепила заколку. Подбросила веток на костровище так, будто в лицо ненавистному существу напротив. Он больше ее не трогал и не заговаривал, пока тори-ай не успокоилась немного. Тогда рассказал, чего хочет - довести войска до Сосновой.

– И эти черные олухи приняли твои россказни за чистое золото?
– с презрением спросила женщина.

– Но я и в самом деле намерен показать им дорогу и сделать ее безопасной.

– Ты не врешь никогда. Но только безумный поверит тебе и доверится, - рассмеялась названная Яаррин.

– Беспокоишься за войска Хинаи?

– Мне безразлично, я мертвая! Но это и твоя земля тоже, ты прожил тут годы, прикидываясь человеком - неужто совсем все равно?

– Кто и когда приведет войска на эти земли, будут ли стоять города...
– кивнул он.
– Мне было все равно.

– Было?

– Не жди, что стану с тобой откровенничать.

– Почему бы и нет, - фыркнула женщина, - Тебе нужны собеседники. Сейчас ты в этом больше человек, чем я. Жалеть тебя я не собираюсь, а смеяться опасно, но иного ты не заслуживаешь. Искать благосклонности у этих немытых убийц! И не говори, что они только пища - так для меня, а ты вынужден побираться...

– А вот мне сейчас жаль, - ответил он, отрываясь от созерцания ползающего по углям жара, - Ты и вправду мертвая, и сколько ни бесишься, взять у тебя нечего. Будь ты живой... не угли, был бы целый костер из ненависти.

– Тебе придется уйти, - сказала женщина, кривя четкие губы.
– Ты не сможешь быть с ними всегда. И вот тогда... привязь потянет больно, ты еще узнаешь это чувство. А если и сумеешь ее разорвать, прошлое, как и несбывшееся тебя не отпустит. Мне даже не грустно, что этого я не увижу - потому что хорошо знаю, так будет.

**

Второй месяц весны наступил, в небесах потянулись птицы - ленты и косяки, пока еще робко и молча; скоро их станет больше, и птичья песня будет раздаваться из-под каждого куста.

Пока они только осваивались в рощах и на лугах, и с собой принесли молодую вдову по имени Лиэ, как в сказках приносят небесных фей. Во всяком случае об этом верный Ариму сказал Кэраи, уведомляя его, что гостья пожаловала. А настроение было на редкость паршивое, и поэтическое сравнение пришлось как раз кстати, чтобы на лице отразилось не только отвращение к миру.

Про госпожу Лиэ он забыл. Она, как и положено цветам и перелетным птицам, осенью исчезла и, по слухам, уехала в загородное поместье. Верно, Тори Аэмара был недоволен ей. А сейчас, после его смерти, осталась ли молодая вдова без покровителя?

Лиэ выглядела такой же ухоженной и нарядной, но побледнела, поблекла: легкая краска на лице, дозволенная зрелым женщинам из почтенных домов, была словно отдельно от черт. Сидела, теребила низку нефритовых бус на манжете, на сей раз не в любимом розовом, а в зеленом - неожиданно под цвет его собственного одеяния. А узор - серебряная рябина, контуром листья и ягоды. Символ женщины-хозяйки, верной жены и матери. Почему?