Кто-то в моей могиле

Скорее на воздух.

Больше всего на свете Хуанита любила быть на воздухе и на свободе, быстро двигаться, переходя с одного места на другое, ничего и никого конкретно не выбирая, все было совершенно одинаково: люди ничем не отличались от баров, домов, что связывали тебя по рукам и ногам, заставляя находиться внутри. Ей хотелось быть поездом, огромным, блестящим поездом, который никогда не останавливается — ни для того, чтобы заправиться, ни для того, чтобы впустить или выпустить пассажиров. Он мчится без остановки и гудит, отпугивая от вагонов кого угодно.

В ее жизни были прекрасные моменты — время, когда она шла от одного места к другому.

Она была поездом. Ту-ту…

13. Я один, в окружении чужих людей в странном месте

Часы показывали половину третьего, когда Пината доехал до кафе «Велада». Перед тем как вылезти из машины, он снял галстук и пиджак спортивного покроя, засучил рукава рубашки и расстегнул верхнюю пуговицу. Он предпочитал играть в открытую: зайти и спросить девушку, надеясь, что его примут за одного из ее ухажеров.

Он не учел одного — острых и подозрительных глазок миссис Брустер. Не успел он войти в дверь, как она заметила его и тихонько сказала Чико:

— Полицейский. У тебя неприятности?

— Нет, миссис Брустер.

— Не ври.

— Я не вру. Я…

— Если он спросит, сколько тебе лет, говори: двадцать один. Понял?

— Он не поверит. Я его знаю. То есть он меня знает. Он учил нас гандболу в Ассоциации молодых христиан.

— Ладно. Спрячься в задней комнате, пока он не уйдет.

Чико ринулся в укрытие, подхватив свою щетку, так, словно он был ведьмой, убегающей при приближении более могущественной колдуньи.

Пината сел у стойки. Миссис Брустер приблизилась к нему, прикрываясь фартуком словно щитом, и спросила вежливым голосом:

— Что вы хотите, сэр?

— А что у вас на обед?

— Уже поздно. Обед мы не подаем!

— А как насчет обычной тарелки супа?

— Только что кончился.

— Кофе?

— Кофе остыл.

— Понятно.

— Я могу сварить вам свежий, но придется подождать. Я двигаюсь очень медленно.

— Чико двигается быстро, — заметил Пината, — конечно, ведь он очень молод.

Глаза миссис Брустер сверкнули пламенем.

— Не так уж он и молод. Двадцать один.

— Я думаю, меньше, лет шестнадцать.

— Двадцать один. В его свидетельстве о рождении написано двадцать один. Законный документ.

— Значит, у него собственная типография.

— Чико просто выглядит молодо, — упрямо продолжала стоять на своем миссис Брустер. — Просто у него еще не растет борода.

К этому времени Пината окончательно понял, что его расчет на лобовую атаку не сработал и получить информацию от этой женщины, которая отказалась накормить его обедом и дать чашку кофе, немыслимо.

— Послушайте, — сказал он, — я не из полиции. Мне все равно, что вы берете на работу несовершеннолетних. Чико просто мой приятель, и я хотел бы потолковать с ним пару минут.

— Чего ради?

— Чтобы узнать, как он живет.

— Он живет очень хорошо, не сует нос в чужие дела. Кое-кому не помешало бы взять с него пример.

Пината посмотрел на заднюю часть кафе и увидел, что Чико внимательно смотрит на него сквозь небольшое стекло одной из дверей. Он улыбнулся, лицо мальчика расплылось в ответной улыбке.

При виде появившейся на лице Пинаты улыбки миссис Брустер задумалась, со вздохом вытерла руки о край передника, затем спросила:

— Так с Чико все в порядке?

— Да.

— Вы знаете его по Ассоциации молодых христиан?

— Совершенно верно.

Миссис Брустер фыркнула, давая понять, что она не слишком высокого мнения об этой организации, затем махнула Чико своим передником, и он появился из-за двери, волоча за собой неразлучную щетку. Он все еще улыбался, но на лице его постепенно появлялось выражение беспокойства.

— Привет, Чико.

— Здравствуйте, мистер Пината.

— Давненько я тебя не видел.

— Очень много дел, то одно, то другое.

В бар вошли двое в рабочих комбинезонах. Они уселись в дальнем конце стойки, и миссис Брустер двинулась в их сторону, чтобы принять заказ. Она бросила на Чико взгляд, призывавший его быть поосторожнее.

— Как твоя школа? — поинтересовался Пината.

Чико с огромным вниманием принялся разглядывать пятно на потолке.

— Не больно хорошо.

— Ты уже, наверное, собираешься сдавать экзамены?

— Это все уже в далеком прошлом. Я бросил школу на Рождество.

— Почему?

— Мне нужна была постоянная работа. Иначе не хватало средств на машину. Работы после школы было мало. Ни одна телка не пойдет с тобой, если тачка не в порядке.

— Довольно глупо оставлять школу только из-за этого.

Чико пожал плечами.

— Вы спросили, я ответил. Может, в ваше время были другие телки, может, они предпочитали гулять пешком по парку. А сейчас, если приглашаешь телку на свидание, она согласна смотреть кино только в машине, а как поехать без машины?

— Если у тебя, конечно, есть машина.

— Это я и имею в виду. Без машины ты никто, полный нуль.

За последние несколько лет Пинате уже не раз приходилось выслушивать подобного рода истории от ребятишек, куда более образованных и толковых, чем Чико. И с каждым разом эти рассказы все более его угнетали.

— А ты не слишком юн, чтобы работать в таком месте, как это? — спросил он.

— В этом нет ничего плохого, — взволнованно ответил юноша. — Ей-Богу, мистер Пината. Вы не думайте, я ведь не допиваю остатки за клиентами. Это делает наш посудомой, Хрипун. Право допивать за ними как бы входит в его зарплату.

— А что представляют из себя остальные, те, кто здесь работает? Скажем, официантки. Как они к тебе относятся?

— Да нормально.

— А что представляет из себя вот эта блондинка за последней кабинкой?

— Милли. Вторую зовут Солнышко-за-Тучкой, поскольку она никогда не улыбается. Она говорит, что в этой жизни не над чем смеяться.

Чико явно почувствовал облегчение оттого, что тема разговора поменялась, и старался сделать все возможное, чтобы, не дай Бог, Пината вернулся к его делам.