Кто-то в моей могиле

Пината видел, что она действительно не богата. Но и примет особенной бедности было не видно, к тому же только предметы религиозного поклонения стоили целое состояние. Бывшая хозяйка ранчо, на котором работала миссис Розарио, очевидно, была к ней очень щедра в своем завещании, а может быть, она прирабатывала время от времени.

Он еще раз посмотрел на дверь. Следы молотка виднелись у самого косяка: мальчик одиннадцати лет должен был быть просто гигантского роста, чтобы дотянуться на такую высоту. Да и что могло побудить его к такому поступку? Месть? Жажда разрушения? Возможно, он просто пытался открыть запертую от него дверь?

Он ни на мгновение не усомнился в правдивости слов миссис Розарио.

Миссис Розарио увидела Хуаниту в зеленой форме официантки и человека много старше ее девочки, когда они поднимались к дому по Гранада-стрит. Она не узнала спутника своей дочери, но они смеялись и разговаривали, и уже этого было достаточно: ничего хорошего ждать не приходилось.

Она позвала детей со двора в дом. Они были уже достаточно взрослыми, все замечали, все понимали и ни о чем не спрашивали. У Педро было зрение и слух лисицы, а голос гиппопотама. Даже в церкви он иногда разговаривал так громко, что его приходилось наказывать, залепливая ему рот клейкой лентой. Она дала им по яблоку и отправила всех в спальню. Пообещала, что, если они будут себя хорошо вести, тихо сидеть на кровати и читать про себя молитву, позже они все пойдут к миссис Брустер смотреть телевизор.

Едва она успела запереть дверь в спальню, как услышала на ступеньках легкие шаги дочери, ее звенящий смех. Миссис Розарио вытащила ключ из замочной скважины и припала к ней глазом. Хуанита вошла в комнату вместе с незнакомцем, щеки ее пылали, вся она была в каком-то нетерпении.

— Ну, садись, — обратилась она к спутнику. — Оглядись немножко. Та еще дыра, верно?

— Вовсе нет.

— Это точно. Только ничего не трогай, а то она такой концерт закатит.

— А где твоя мать?

Брови, уголки рта и плечи Хуаниты одновременно приподнялись в изысканном жесте, выражавшем недоумение и раздражение:

— Откуда мне знать? Может, она снова поволокла их в церковь.

— Очень плохо.

— Что же в этом плохого?

— Я рассчитывал с ними повстречаться. — Филдинг постарался произнести эти слова как можно небрежнее, словно говорил он о жесте чистой вежливости, а не о том, что было для него чрезвычайно важно. — Я люблю детей. У меня-то ведь всего один ребенок. Девочка. Ей примерно столько же, сколько тебе.

— Неужели? Сколько же мне, по-твоему?

— Если бы ты не сказала мне, что у тебя шестеро, я бы дал лет двадцать.

— Конечно, — засмеялась Хуанита. — Так я и поверила.

— Правда, правда. Вот только эта краска на глазах тебя старит. Тебе надо перестать ею пользоваться.

— От туши они кажутся больше.

— Им нет нужды казаться больше.

— Да, язык у тебя здорово подвешен. — Но при этом начала стирать краску с век большими пальцами, словно куда больше уважала его мнение, чем хотела показать. — А она красивая? Твоя дочь?

— Была красивой. Я ее давно не видел.

— Как это? Как же ты мог ее не видеть, если так любишь детей?

На этот вопрос можно было ответить сотней вариантов. Он выбрал первый попавшийся:

— Я много ездил. Мне просто не сидится на одном месте.

— Мне тоже. Только в моей ситуации особо не разгуляешься, с шестью-то детьми, да еще мамаша следит за мной так, будто у меня две головы. — Она с размаху опустилась на кушетку, отвернулась и уставилась в потолок. — Иногда мне хочется, чтобы налетел огромный ураган и подхватил этот домишко и меня вместе с ним. Мне наплевать, куда я улечу. Даже заграница подойдет.

Неожиданно в спальне раздался короткий плач ребенка, за ним последовал гул голосов, словно первый крик был сигналом для всего хора.

Хуанита посмотрела на дверь, на лице ее появилось выражение гнева, но никак не удивления:

— Значит, она снова за мной шпионит. Мне надо было догадаться.

Шум в комнате превратился в рев. Филдинг с трудом различал свой собственный голос:

— Пойдем-ка лучше. Я вовсе не хочу снова оказаться замешанным в какой-нибудь скандал.

— Я еще не переоделась.

— Ты и так хорошо выглядишь. Хватит, пойдем. Мне нужно выпить.

— Подождешь немножко.

— Бога ради, пойдем. Может, кто-нибудь уже вызвал полицию, как в прошлый раз. Я тогда выложил двести зеленых.

— Я не люблю, когда за мной следят.

Она соскочила с кушетки и ринулась в сторону спальни, на ходу сорвав со стены огромных размеров распятие.

— Что вы там делаете? — Она с размаху ударила по двери распятием. — Открывайте, слышите меня? Открывайте!

Неожиданно наступила тишина. Кто-то из детей начал скулить, другой закричал перепуганным голосом:

— Бабуля нам не разрешает.

Наконец заговорила сама миссис Розарио:

— Дверь будет открыта после того, как джентльмен удалится.

— Нет, она будет открыта прямо сейчас!

— После того как джентльмен удалится, не раньше. Я не позволю, чтобы дети видели свою мать в компании незнакомца, когда ее муж находится в отсутствии.

— Слушай, старая дура, — завизжала Хуанита. — Знаешь, что у меня в руке? Твой Иисус Христос собственной персоной. И знаешь, как я собираюсь его употребить? Я собираюсь расколотить с его помощью эту дверь…

— Не смей богохульствовать в моем доме! — закричала миссис Розарио.

— И колотить по ней, — продолжала Хуанита, — до тех пор, пока что-нибудь не поддастся, не развалится — дверь или твой Христос. Ты слышишь, старая ведьма? Хоть раз Иисус поможет мне, он сам расколотит эту дверь.

— Если насилие будет иметь место, я приму меры.

— На этот раз он на моей стороне. Понятно? С ним я, а не ты. — Хуанита засмеялась нервным хохотком. — Вперед, Иисусик! Ты ведь на моей стороне.

Она начала ритмично молотить распятием по двери, словно опытный плотник, вгоняющий гвозди. Филдинг так и не поднялся с места, на лице его застыла гримаса боли, все усиливающейся по мере того, как нарастал треск дерева и плач детей. Вдруг распятие треснуло, и металлическая голова ударилась об стол и упала на пол.

От этого же удара отлетела одна из досок двери, и миссис Розарио могла увидеть, что произошло. Дверь затем отворилась, и дети гурьбой выбежали из комнаты, как телята из загона, смущенные и напуганные.

Яростно вскрикнув, миссис Розарио пронеслась по комнате и подхватила голову Христа.

— Будешь знать, как за мной шпионить, — торжествуя, воскликнула Хуанита. — В следующий раз одним Иисусом не отделаешься. Весь дом разнесу по кусочкам!

— Грешница! Богохульница!

— Я не люблю, когда за мной шпионят. Я не люблю, когда от меня запирают двери.