Куба – любовь моя

Она посмотрела на меня с неприязнью.

– Вы понимаете по-русски? Вас же в школе учили. Я получил эти деньги в Москве… – начал я, стараясь быть спокойным.

– Ну и вобмените их в Москве. – Она так и сказала – «вобмените».

– У меня нет денег, чтобы уехать в Москву, – сказал я жестко. – Я здесь с инвалидом в Годонине… У вас начальство есть? Попросите, пожалуйста. – Во мне уже все клокотало.

Как из-под земли, выросла вторая женщина, помоложе и повежливее. Мельком взглянув на меня и переговорив о чем-то с первой, она осмотрела деньгу и, любезно улыбаясь, выдала тираду на беглом английском, из которой я только понял, что их стране такая бракованная валюта не нужна.

Обе женщины стояли за окошком и выжидательно смотрели куда-то за меня. Я обернулся. Вразвалочку к нам направлялся полицейский, постукивая дубинкой по ляжке. Перевес сил был на их стороне. Я сгреб купюру в карман, будь она трижды проклята, выругался вслух понятным всему миру русским матом и, взбешенный, чуть не задев плечом мильтона, зашагал к выходу из зала.

Полицейские на лестнице, как старого знакомого, окликнули меня: «Из ит окей?» «Итс олл райт», – зло ответил я, издевательски вскинул руку и вывалился наружу Вацлавская площадь, как широкая полноводная река, проплывала мимо трамваями, автомобилями и неспешным потоком толпы, с водоворотами у ларьков и витрин. Я сунул в рот жвачку и, успокаиваясь, влился в этот поток. «Фашистки ^****ые, – думал я, ощупывая мужские галстуки под очередным торгующим грибком. – Решили выместить свои прошлые обиды на бывшем советском человеке. Вот ведь суки!» В тот момент я был убежден, что причина моей неудачи с обменом валюты была именно в этом. «Теперь денег на обратную дорогу нам не хватит. И что же делать? – продолжал я размышлять, мысленно посыпая голову пеплом. – Или хватит?» Я прикинул, сколько полноценных долларов и крон у меня осталось, но ответить на этот последний вопрос так и не смог. Стоимости билетов до Москвы, которая, как и у нас, росла не по дням, а по часам, я не знал. Надо было ехать на железнодорожный вокзал.

За несколько лет свободы чехи, увы, успели забыть русский язык. Или просто выбросили за ненадобностью, как проношенный носок, на свалку истории вместе с марксистской символикой и тоталитарным мышлением. Железнодорожные кассирши разных возрастов меня не понимали и футболили от одного окошка к другому. Технический английский не выручал. Я хотел выяснить: можно ли в Праге купить билет первого класса до Москвы на поезд, проходящий через Брно, оплатив при этом лишь дорогу Брно – Москва. А также узнать его стоимость. После долгих мытарств от окошка к окошку и обоюдного непонимания мне, наконец-то, вдолбили (уже в кабинете начальника вокзала), что есть два билета до Москвы в купе первого класса на поезд, проходящий через Брно, на такое-то число. Но поскольку я покупаю его в Праге – нужно и оплатить дорогу от Праги.

– Сколько это будет стоить? – спросил я и затаил дыхание.

Кругленький доброжелательный начальник, единственный из здешних, кто отнесся с пониманием к моей тупости, порылся в книге и назвал цену. Она оказалась смешной. Денег хватало за глаза и еще оставалось достаточно. Я даже не поверил сначала и переспросил. Начальник любезно написал сумму на бумажке и сказал, чтобы я шел оплачивать билеты в кассу номер такой-то. Я обменял необходимое количество долларов с небольшим запасом в привокзальном обменном пункте и подошел к кассе с указанным номером.

Молоденький юноша-кассир долго потел над билетом, все время сверяя что-то с компьютером. Наконец он вручил мне его в виде тонкой длинной книжицы и показал пальцами, что это на два лица. Я небрежно расплатился.

– Мусите оплатит мистенку, там, долу, – сказал он по-чешски.

– Что еще оплатить? – не понял я.

– Мистенку, мистенку. – Он энергично артикулировал. – То е йизденка, – он показал на мой билет, – а мусите оплатит мистенку. Долу, долу. – Он показал пальцем вниз.

Я пожал плечами. Похоже, надо было еще что-то оплатить. Может быть, страховку?

На первом этаже над окошком кассы я заметил знакомое слово «мистенка» и сунулся туда. Кассирша пролистала мой билет и назвала сумму к оплате. Я не среагировал. Тогда она написала сумму на листочке бумаги и просунула под стекло мне.

Я ожидал подвоха. У меня было предчувствие, что в этом с самого начала ощетинившемся против меня городе все так гладко закончиться не может, но то, что я прочел на листочке – повергло меня в шок. Это был нокаут. Я даже физически ощутил, как моя полуседая «крыша» надвинулась на брови. Написанная сумма была ненамного меньше той, которую я уже уплатил в кассе наверху.

– Мне надо это заплатить?! – спросил я в ужасе, показывая на листочек.

– Да, да, за првни класс, – ответила кассирша и выставила вверх указательный палец.

Я хотел спросить, а сколько же стоит второй класс, но вспомнил, что Сергей может путешествовать только в двухместном купе один на один с сопровождающим, и забрал билет. Таких денег у меня не было.

«Господи! Страна идиотов, – думал я, понуро поднимаясь вверх по лестнице. – Это же надо придумать! Отдельно платить за класс и еще Бог знает за что. Йизденки, мистенки – ну просто дурдом какой-то!»

Юноша-кассир отсчитал мне деньги и презрительно что-то прошипел при этом. На его счастье я не понял, что.

Выйдя из здания вокзала, я направился мощеной горбатой улочкой по направлению к центру, обдумывая по пути свое положение. Улочка вывела меня на небольшую низкорослую площадь средневековой застройки. Из раскрытых дверей многочисленных подвальчиков и полуподвальчиков, что расположились вокруг за цветными стеклами и под разноцветными ажурными фонариками, доносились запахи съестного, сдобренные кисловатым пивным духом. Гуляющий народ лениво полизывал мороженое, а прямо на асфальте, разбросав ноги и по-турецки, сидели молодые парни и потягивали из бутылок пиво. Мне стало тоскливо, как ребенку, зябко взирающему с улицы на веселый детский праздник. Обанкротившись, я ощутил себя изгоем в этом чужом, враждебном городе, напичканном соблазнами. Мне вспомнился вдруг наш годонинский ресторанчик с улыбчивыми молоденькими официантками и шведским столом с экзотическими фруктами, и мучительно захотелось туда, к Сереге, услышать его наивное «Вовчик». Я купил у уличной торговки пустой рогалик, в два глотка расправился с ним и пешком поплелся на автовокзал.

Последний автобус на Брно только что ушел. «Этот город решил доконать меня окончательно», – решил я и купил бутылку пива (да провались все пропадом).

Знакомые Вашека жили в получасе езды на трамвае от автовокзала в небольшой двухкомнатной квартире старого добротного дома. Он – бывший научный работник, учился в Советском Союзе. Она – бывший преподаватель русского языка. Инвалиды. Оба небольшого росточка. Передвигались широко раскачиваясь из стороны в сторону. Мне был предложен на выбор чай или кофе. Я выбрал чай, наивно полагая, что к нему подадут что-то посущественнее, но чай был подан лишь с сахаром. Я рассказал о своих злоключениях со стодолларовой бумажкой и билетами. Они молча выслушали, ничему не удивляясь и не перебивая, а потом серьезно сказали:

– Вам, Владимир, повезло. Вы очень легко отделались. Вас могли арестовать полицейские и продержать неопределенно долго на Панкраце.

– Что такое «на Панкраце»? – спросил я.

– Наша Пражская тюрьма, – ответила она. – Сейчас много русских приехало из мафии.

– Почему только русских? – перебил ее он. – Грузин, украинцев, кто там еще?

– Советских, в общем, – усмехнулся я.

– Да, да, что творится! Грабят, убивают, на улицу нельзя выйти, – запричитала она.

– И что, только советские… это самое… убивают? – спросил я.

– Да нет, – засмеялся он, – свои тоже.

Потом они целый вечер наперебой рассказывали, как сложно стало выжить. Они так и говорили – выжить. Все дорожает, а пенсии заморозили. Устроились было подработать на какой-то инвалидный комбинат, а там то перебои с сырьем, то готовую продукцию перестали покупать – какие-то конкуренты из-за границы подсуетились. И чем дальше в лес – тем больше дров.

– Все ныли – социализм им плох, Советский Союз всем диктует. И что получили? – искала она у меня сочувствия.