Кубок Брэдбери-2021

– Почему это было так сложно?

– Потому что она не просила о помощи, не верила в чудо. Она тихо ломалась, смирялась со своей участью, затухала, – СИД знал, что оправдывается. Слова наполняли сладостью рецепторы. Его понесло. – Я маячил тройками на градуснике, часах, страницах медкарты, номерах кабинетов и автобусов.

3311 вопросительно взглянула на него, и он увидел полыхающие огнём тройки вместо зрачков. Они обжигали его. Язычки пламени расползались. Нет, теперь она не затухала, она разгоралась всё ярче.

– Разве кто-то тогда на катере просил тебя прыгнуть в воду? – 3311 встала. Уютный снежный шалаш, успевший насыпаться вокруг них, рухнул, оставляя пушистые белые шапки на полупрозрачных головах. – Почему ты рассказываешь это мне? И почему мне так нестерпимо больно это слышать?

Огонь потух. Её глаза проливались всеми земными дождями.

– Потому что на свете есть только одна любовь, и иногда лучше её потерять, чем вовсе не находить, – СИД подлетел совсем близко, нежно обнял БОТа и засиял. Свет проник в каждую клеточку её души, наполнил счастьем, смехом, лёгкостью и глубиной одновременно. Она носилась со всеми ветрами Вселенной, ныряла в океанские глубины, сверкала угольками звёзд, клубилась дымом лесного костра в предрассветном тумане, кралась тенями и сияла белоснежными вершинами гор. Дышала.

– Самойлов?

– Зина…

Аура 3311 заискрилась оранжевым солнцем.

– БОТ 331, на выход! – величественный голос, как у Левитана, заполнил пустоту Посмертия. Зину отбросило к выходу. Она не отпустила руку, и Самойлова швырнуло вместе с ней. Загудела сирена, загробная ширь затряслась и замигала. Левитан зачитал неотвратимое:

– СИД 761, вы не имеете права находиться в зоне выхода. Вы не имели права посвящать БОТа в прошлые воплощения. Вы не исполнили свои стратегические задачи. За множественные нарушения вы лишаетесь достоинств, знания, памяти и права быть СИДом. Проследуйте в зону Катарсиса.

– Но он исполнил! – 3311 кричала и падала. Приземляясь, она видела, что Самойлов продолжал падать ниже.

– И-и-и! И-и-и! – вырывалось теперь у неё вместо желаемого «исполнил». – И-и-и-и, – пискнула она, едва осознала себя младенцем и тут же всё забыла.

* * *

– Ты смотри, как раскричалась, Машенька! – баба Фрося омывала новорожденную тёплой водичкой, крестила, нашёптывала молитву, пока молодая мама Маша приходила в себя. Рожать в бане не входило в её планы, но Юшкозеро замело, и выехать в роддом не представлялось никакой возможности.

В Юшкозере они оказались благодаря мужу Вадику, который настоял встретить Новый год в деревне, двумя семьями, у настоящей пахучей ёлки, с традиционным «Оливье», самогоном и красной икрой. Но вместо весёлого застолья Машка рожала. Целые сутки. Повитуха баба Фрося жаловалась, что ребёночка не пускают. Расставляла иконы, предлагала Машке распустить волосы и молиться. Машка пыжилась, отмахивалась и стоически переносила потуги. Выла в унисон с мокрой, сверкающей за окном вьюгой.

– О-о-о-ой, не гунди, Фрося-я-я-а-а-а. Достала своими молитвами. Не верю я в них. Нет чудес на свете.

Гул непогоды разорвал бой курантов. Машка вспомнила про гостей, шампанское, концерт по телевизору. Обида и злость придали сил, и она изо всех сил потужилась. Девочка выскочила с боевым «чпок», как пробка из шампанского. Из Машкиных глаз посыпались оранжевые искры. Или ей показалось.

– Может, Зиночкой назовёшь? – Фрося тайком смахнула слезу и принялась пеленать девчушку. – Мамку мою так звали. Она от рака умерла. Мне тогда десять годков было.

– Баба Фрось, ты нормальная? Какая Зиночка? – Машка немного отдышалась, попыталась привстать. – Алинкой будет. Ну-ка, помоги мне. Домой хочу – мысли о шампанском некстати одолевали свежеиспечённую мать.

– Маша! Маш? Ты живая там? Я вроде младенческий крик слышал? Родила?! – у порога бани топтал снег Вадик. – Хочешь, я тебя домой перенесу? Там мать тебе супчика с клёцками сварила.

Вадик отворил дверь, на него смотрели три пары глаз, мал мала меньше.

– Ма-а-а-аша, – нараспев закричал он. – Машка-а-а-а! Счастье! Вот теперь ты у нас не просто Маша, а мамаша! Понимаешь, да? Ма Маша!

Машка разулыбалась устало и гордо, вверила дочку в надёжные руки бабы Фроси, а себя – Вадику и позволила себе расслабиться. Аромат супа с клёцками тянулся через открытую в кухне форточку, доходил до Машкиного носа, обещал счастливую семейную жизнь.

* * *

Тарелка дымилась. Язычки пламени плясали вокруг, клёцки подпрыгивали и кружились на волнах медно-жёлтого бульона. Иногда взрывались. ДОП 761 просмотрел дыру в огне почерневшей буржуйки. Раз за разом он видел одну и ту же картину и никак не мог понять, зачем ему показывают суп с клёцками. Особенности жизни в Катарсисе начинали его раздражать, но буква «П» в аббревиатуре «ДОП» оставляла надежду. «Дегенеративная особь с перспективой» – это шанс возвыситься до БОТа. А там и до СИДа недалеко. Почему ему так хотелось дорасти до СИДа 761, не понимал. Но стремиться никто не запрещал.

ДОП нащупал в потёмках бушлат, кое-как влез в рукава, всунул ноги в стылые калоши и пошаркал на улицу рубить поленья. В его Катарсисе всегда шёл снег. Сегодня снежинки ложились тихо и медленно. Калоши оставляли чёрные следы на мокром белом ковре. ДОП выдернул из пенька топор, оглядел горизонт и обмер. Метрах в шестидесяти от него стоял дом. Он вырос из ниоткуда. Уютный, тёплый, зовущий. Оранжевые окна светились любовью. Пульсировали. 761 понял: его время пришло.

– Мяу! – отчётливо прозвучало в голове.

– Вы серьёзно? – ДОП не верил ушам.

– Ми-и-ау! – ещё раз позвал дом.

– Мяу?! Вы шутите! В следующей жизни я буду котом?! – смятение сменилось разочарованием, потом обидой за испорченную карму. – Ну уж нет! Я хочу в люди!

– Ми-и-и-и-иа-а-а-а-а-ау-у-у-у! – это было очень настойчиво.

Из окна дома высунулась светло-русая голова. ДОП поймал её взгляд и утонул в зелёных глазах. Пухлая ручка призывно махала. Его ждали. Он оглянулся: холодная лачуга, куча неколотых дров. Под ногами топор. Калоши примёрзли к земле, снег насыпал за воротник. «В конце концов, что я теряю? – подумал ДОП и сделал шаг к дому. На девственно белом снегу появились кошачьи следы. – Я буду сидеть на батарее, слушать сказки, глазеть в окно, засыпать в её мягких руках, купаться в любви и ласке», – это был сиюминутный импульс. Он сделал ещё шаг, изловчился и прыгнул в маленькие мягкие ручонки.

– Котик, ты будеф фыть у наф. Мама скафала, тебе мофно, да, баба Фрофь?

– Да, Алиночка, да, зайчик, – подтвердила бабушка.

– Нафову тебя Фэмом. Хорошее имя, бабуль?

– Буржуазный пережиток, – фыркнула баба Фрося. – Всё ясно, Машенька, – сказала в мобильник и подхватила котёнка.

– Нет. Дай. Я фама понефу.

Алинка засунула кота за пазуху. Там было тепло и уютно, от девочки пахло супом с клёцками. «Я привыкну», – успел подумать ДОП, прежде чем воспоминания покинули его. – «Главное, чтоб не утопили».