Кубок Брэдбери-2021

Три дня подряд шли дожди. Они хлестали по железной крыше, стучались в мое единственное окно, а я лежал на кровати и смотрел в круглый потолок, под которым раскачивался макет настоящей старой ракеты – папа подарил. Кое-как протащил в челнок со Станции. Там с перегрузом все непросто, а мама просила какую-то ерунду привезти для кухни, с которой грибы и капуста обещали быть вкуснее, но вкуснее они, разумеется, не стали.

Сегодня я тоже лежал и прислушивался к тишине. Папа, как обычно, на вахте на Станции, которая там высоко за облаками. Говорят, оттуда звезды видно всегда, и ох очень много, но, что такое звезды, я представлял плохо, только картинки видел в книжке. Точки и точки – ничего особенного. Мама на энергоузле. Следит, чтобы не было перебоев с электричеством у нас дома и еще в шести таких же домах-куполах на побережье и на фабрике. Скучно, наверное, так вот с раннего утра и до вечера сидеть и смотреть, как ничего не происходит, но и я примерно тем же самым занимаюсь. Когда забегает Лешка – веселее. Мы сидим на диване, упираясь ногами в стену, и болтаем о Станции, о последнем фильме, который передали оттуда радиосигналом или откопанных в отцовском ноутбуке книжках или журналах. Мечтаем отправиться в экспедицию по берегу озера и найти руины какого-нибудь древнего спутника или корабля вроде того, который болтается у меня под потолком. Составляем список необходимых вещей, которые возьмем с собой, и рисуем карту маршрута. Марка мы с собой брать не собираемся. Он старше на полгода, а делает вид, что на все пять, и говорит, что ничего у нас не выйдет. И вообще, смотреть там не на что: озеро и песок, барханы и редкие скалы. Может, он и прав, но посмотреть стоит. Все лучше, чем сидеть и пялиться в круглое окно на гладкое озеро без волн, которое уже порядком надоело, кидать камушки.

Тихий звонок. Это мама настроила, чтобы меня утром никто не разбудил. Сейчас месяц каникул, и учебный терминал не пищит в семь утра, приглашая начать урок. Звонили в дверь, и очень настойчиво. Я едва успел подняться с кровати, как тень скользнула по стеклу и половину окна закрыл огромный меховой капюшон, под которым, прикрытое кислородной маской, улыбалось Лешкино лицо. Он проложил руки в толстых перчатках к стеклу и долго всматривался в комнату, потом заметил меня, обрадовался и замахал руками.

– Иду, – хмуро сказал я, натягивая теплый комбинезон. Конечно, он меня не слышал, но исчез из окна, направившись, видимо, к кессону.

Дом у нас большой, больше, чем у Лешки. Есть кухня, на которой живут мама с папой, а по вечерам, наконец собравшись все вместе, мы сидим перед экраном и смотрим передачи со Станции. Есть кладовка, она же шкаф и моя комната, в которой раньше стоял насос. Но папа вынес его наружу, и сразу стало свободнее. У Лешки только перегородка, за которой он живет и куда едва вмещается диван. Поэтому Лешка так любит приходить ко мне. А Марка мы не пускаем.

Я еще больше нахмурился, вспомнив Марка. Марк противный, вечно хвастает тем, что родился на Станции, а не дома на Титане, как мы с Лешкой. И пусть. Нам с Лешкой все равно. И близняшкам все равно – они тоже родились на Станции.

Домофон снова пискнул.

– Ну, чего так долго? – хрипло буркнул Лешка.

Я натянул куртку, прикрыл маской лицо и почувствовал, как прохладный поток воздуха защекотал ноздри. Перчатки взял мамины запасные. Отцовские постоянно спадают с рук.

– Жду-жду, – начал Лешка, едва я появился из кессона. Его голос глухо раздавался из-под маски.

– Перчатки искал, – оправдался я.

Лешка усмехнулся, видимо, вспомнив историю с моими варежками.

– Ну ты, Зим, даешь! Идем к Марку?

Зим – это меня Лешка так называет. Вообще-то я Айзек. Ну, в честь того, который написал книги. Из этих книг потом еще много имен взяли, чтобы назвать тут проливы. Сам я не читал, но учебному терминалу верю. Вот от его фамилии Лешка мне прозвище и придумал. А может, потому что я зимой родился. Марка он называл умником, а сам был просто Лешкой.

– А чего к Марку?

– У него что-то интересное есть.

Я пожал плечами.

К Марку так к Марку. Будет умничать – всегда можно уйти. Все равно сидеть дома до ужаса надоело. Наконец закончились дожди и верхние ветра унесли грозы далеко к морю Кракена. Над озером повес привычный желтый туман, сливающийся с таким же желтым небом. Папа рассказывал, что там над облаками очень красиво. Огромная планета с кольцами, а еще станция, похожая на проткнутый спицами бублик, на которой целых сто сорок человек живет. Ничего, когда-нибудь…

Дом Марка за холмом. До него прыжков двести. У них дом не купол, как обычно бывает, а конус с антенной наверху. Отец Марка связист и работает прямо дома. Странный дом и холм странный – пологий с одной стороны и совершенно отвесный с другой. Мы часто прыгали с него с самодельными крыльями из пластика – пытались летать. Там не высоко – метров тридцать всего, а удержаться в воздухе удавалось всего на пару секунд – слишком крылья маленькие, а взять пластик для новых негде.

Марк стоял на холме скрестив руки на груди и ждал нас с Лешкой. Любой из нас, раскинув руки, прыгнул бы вниз, завершив медленное падение скольжением по бурому песку, но Марк повернулся и с загадочным видом скрылся за гребнем холма.

Под холмом были припрятаны наши крылья, закопанные в песок и придавленные камнем. Раздобытый с таким трудом пластик никто не должен видеть из взрослых, иначе быстро применят для своих нужд. Я давно предлагал соединить все три конструкции вместе и сделать одно нормальное крыло, и полетать как следует, пока нас не застукали за этим делом.

– Давно вас жду, – недовольно сказал Марк. Он был выше меня на голову, а куртку носил оранжевую. Сегодня за его плечами красовался увесистый рюкзак отца.

– Зим долго одевался, – оправдался зачем-то Лешка. Знал, что мне Марк слова не скажет. Я полгода назад продал ему ту настоящую открытку с Земли с нарисованным деревом, с которой он ходил на день рождения к близняшкам. Продал за настоящую страницу журнала, который его отец привез со Станции. Все интереснее, чем дерево на фоне странного синего неба. С тех пор Марк недолюбливал меня, но не презирал как раньше.

– Пойдем втроем, – коротко сообщил он, – родителям ни слова. Если кто проболтается…

Но грозить было нечем. Тут даже не подраться, как в том старом фильме, который однажды передавали со Станции на экран – немедленно разлетаешься во все стороны, сквозь три слоя одежды, что бей, что не бей – все одно, а по маске бить совсем неправильно и опасно. Так что Марк просто многозначительно посмотрел на нас и коротко кивнул.

– Это он о чем? – тихо спросил я.

Лешку распирало от желания рассказать – видел по лицу, но он сдержался.

– Марк расскажет.

– Дождешься от него.

Марк опустил рюкзак на песок и принялся перебирать вещи: запасные перчатки, вода, контейнер с грибами и два запасных баллона с кислородом.

– Я покажу.

* * *

На озере почти не бывает волн. Ветра дуют там высоко, среди облаков. Иногда на горизонте сверкают грозы, стучат по глади озера крупные капли дождя, но волн я не видал ни разу. Озеро красивое. Когда туман не такой густой, видно, насколько оно большое, тянется к самому горизонту. Оно светло-желтое. Это небо в нем отражается. В учебных фильмах про Землю говорили, что моря Земли тоже не синие на самом деле, а в них просто отражается небо. А еще, что в них можно купаться. Меня всегда передергивало от этих картинок – залезть раздетым в глубь озера… Это же ужас. Хотя, говорят, что на Земле моря из воды и там тепло, но все равно я бы не рискнул.