Куда уходит детство
Шрифт:
– Говорят же тебе, не нашли, – накинулся на Симака Васька.
– Фома неверующий! – засмеялся Сашка, и мальчишки в наступающей темноте горячо заспорили о будущем походе.
Вокруг них раскинулось родное подгорье, сады, огороды, источая ароматы зрелой осени…
Панька с молчаливым восхищением смотрел на возвращающихся из школы друзей. Кивнув ему, они остановились у калитки.
– Вечером погуляем? – Ванька покосился в сторону своего сарая.
– А то как же, – с готовностью ответил Симак.
– Уроки учить надо, – неопределенно возразил Васька.
– Пацаны!
Симак на цыпочках подкрадывается к калитке и, выудив откуда-то из карманов прищепку для белья, ловко защемляет любопытной нос.
Сквозь хохот пацанов слышен тихий плач обиженной девочки, так мечтающей дружить с мальчишками.
– Ладно вам, пусть она выходит, – милостиво разрешил Васька. – Натаха, иди сюда, не бойся. Только не приставай к нам. И не шпионь больше. Тебе всё понятно?
Он сделал строгое лицо, и вышедшая из калитки соседка согласно закивала, обрадовавшись сбывшейся, наконец, мечте.
Панька на всякий случай показал ей язык и скорчил страшную рожу, но соседка не обратила на него никакого внимания. Глупый малыш.
– Ну, пока, – решился, наконец, Васька, и пошёл домой. В один миг пацаны разбежались, оставив в одиночестве девчонку-соседку и Паньку, который тут же помчался прочь, не желая оставаться в её обществе.
Вбежав на своё крыльцо, он столкнулся со старшим братом, собравшимся в город: в отличие от Паньки, это был высокий худой парень с довольно приятной внешностью. Пропустив младшего брата в дом, старший брат спорым шагом вышел в переулок и резво попёр в гору…
Ванька опасливо прошёл мимо безмолвного сарая и в нерешительности остановился: в саду гулял ветер, срывая с деревьев жёлтые листья, сиротливо лежали убранные огороды, и он вздохнул; пора домой …
Отодвинув букварь, он уныло заглянул в тетрадь, где под его кляксами красовалась жирная двойка, похожая на лебедя, и нахмурился, искоса глянув на деда: вдруг дедушка узнает?
– Што, внук, много двоек нахватал? – как в воду глядя, спросил дед.
Ванька отрицательно покачал головой и задумался. Хлопнув дверью, вышел дед, и он оживился: схватил новую тетрадь и, ухмыляясь, стал писать. Затем красным карандашом старательно вывел под написанными строками пятёрку, снова торопливо накарябал чернилами, и снова поставил себе отличную отметку…
Вошла бабушка, и Ванька сделал вид, что учит уроки.
– Учи-учи, – она ласково улыбнулась ему и захлопотала на кухне…
– Бабань, я сегодня десять пятёрок получил! – наконец хвалится Ванька и протягивает ей тетрадь: – Иди, смотри, вот.
– Умница ты моя разумница, – восхищённая бабушка рассматривает пятёрки и бросается к пришедшему деду: – Глянь, отец, десять пятёрок наш отличник-то получил!
Дед удивлённо и недоверчиво смотрит в тетрадь, затем на смутившегося под его взглядом внука и усмехается:
– Многовато што-то, – но его гложет другое и, сунув тетрадь бабушке, он сердито заходил по кухне: – Такие налоги, а за што, спрашивается? Даже дикарку посчитали, язви их в душу! Война давно кончилась, пора бы и передышку народу дать. Так нет, на тебе, тудыттвою растуды!
– Откуда столь денег-то взять,
рази напасёшься, – поддакнула она.– Зато пенсию прибавили, ети их мать! – снова загремел дед, оглядываясь: – Где топор? Порублю всё к чёртовой матери.
Ванька выскочил из-за стола, и не замеченным прошмыгнул в дверь…
Разгневанный дед с топором в руках решительно подходит к яблоням и первой жертвой избирает дикарку; примерив, где рубить, поднимает голову, прикидывая, куда упадёт дерево, и на самой верхушке видит внука, вцепившегося в ствол среди ветвей:
– Слезай, рубить буду!
– Не слезу, – упрямо доносится сверху.
Дед сердито выпрямляется: – Ишь, тоже мне защитник выискался, слезай, говорю!
– Если срубишь, я упаду и разобьюсь!..
Дед озадаченно смотрит на ослушника и, рассердившись вконец, начал было рубить, плюнул в сердцах и, бросив топор, полез за кисетом.
Ванька соскользнул вниз и, прижимая ладонями глубокие раны на дереве, горько заплакал, не в силах сдержаться:
– Зачем рубил? Ведь она живая, ей больно!
Дед трясущимися руками сворачивал козью ножку, просыпая табак мимо: – Ладно, не реви. Вылечим мы её, лучше прежнего будет.
Он улыбнулся внуку, и Ванькины слёзы вмиг просохли: он понял, что яблони спасены…
Помирившиеся дед с внуком пришли во двор. И в это время со стороны переулка раздалась песня, сопровождаемая игрой на гармошке. Это Санька-сосед снова пожаловал в гости. На сей раз, он был хотя и опять хмельной, но приодетый и вёл себя вполне пристойно.
Он ловко перебирал пальцами клавиатуру, растягивая гармошку и напевая очень по-русски; задушевно и разухабисто одновременно.
– Бываешь же ты иногда человеком, Саньк, – довольный им дед улыбнулся. Пение соседа ему понравилось.
Улыбка деда была редкостью, и она подвигла соседа на дальнейшее; он рванул гармошку и запел во весь голос что-то блатное, непристойное. Дед нахмурился, не желая слушать похабщину.
– Эх, жисть наша пропащая!.. – машет тот в ответ рукой и тоскливо вздыхает, рвёт мехи гармошки, дико поёт, вернее, орёт про комаринского мужика, к полному Ванькиному восторгу.
– Конченый человек, забулдыга! – плюёт дед под ноги и уходит, волоча внука за собой…
– Васька, выходи гулять! – соскучившись по другу, Ванька нетерпеливо смотрел в окна на втором этаже; вот выглянул Васька и, покачав отрицательно головой, исчез учить уроки.
Ванька постоял и побрёл к спасённой яблоне. Потрогав забинтованный ствол, сочувственно вздохнул:
– Больно тебе? Не сердись на деда, он больше не будет… Скоро родители приедут, может, останутся насовсем…
Откуда-то примчался Дружок, и Ванька угостил его куском хлеба.
– Мы с дедом будку тебе сделаем, – пообещал он псу, – тогда зимой не замёрзнешь. Ну, пока, – он помахал ему рукой и нехотя пошёл домой, обуреваемый неприятными предчувствиями…
Дед топил печь, и Ванька присел рядом, заглядывая в топку:
– Печку рано ещё топить, – он удивлённо посмотрел на его осунувшееся лицо, потрогал отросшую седую щетину на подбородке: – ты почему не бреешься? Не то зарастёшь, как леший.
– Хвораю я, тёзка. Вот погреюсь на печке, может, отойду ещё.