Кукла в чужих руках
Шрифт:
— Иди, Иванова. После поговорим.
— Но Кантария велела нарисовать крысу! — Я не собиралась так легко сдаваться. — Даже в рюкзак мне ее подсунула!
Машка округлила глаза, Танкер раздраженно бросила ручку на стол.
— Иванова, завтра новогодний концерт! Ты суешь мне рисунок крысы! О каких животных идет речь?
— Символ нового года, — пролепетала я.
Голос Александры Яковлевны заледенел:
— Мы не в прошлом веке, чтобы присваивать годам символы! Иди на урок!
Я попятилась, а Кантария проводила меня милой улыбкой и насмешливым взглядом.
Разозлившись, я выбросила
— Иванова! — Елена Сергеевна вцепилась в мой рукав, словно думала, что я убегу. — Пойдем-ка ко мне на беседу!
— У меня урок, я не могу. Математика.
— Ничего, я предупрежу учителя. А ты лишнюю двойку не схватишь! Идем-идем!
Я покорно поплелась за ней.
В кабинете у социального педагога было неуютно, как в камере предварительного заключения. Стол, два стула и пронзительный взгляд из-под очков.
— Соня, что происходит? — спросила она, усаживаясь за стол.
— У меня — ничего.
— Ты пропускаешь занятия, и, как результат, резко упала успеваемость. Давай посмотрим твое личное дело.
Она вытащила из ящика серую папку, на которой значилось мое имя, и начала листать. Потом сняла очки и осторожно положила их на раскрытые страницы.
— Ну вот, тебе предлагали после девятого класса пойти в художественное училище, но твоя мама настояла на дальнейшем обучении в школе. Скажи, Соня, а сама ты чего хочешь?
Я хотела только одного: видеть Мишу, говорить с ним, быть с ним, слушать его, жить с ним! Я никогда раньше и не думала, что один человек может заменить весь мир! Когда он уходил от меня поздно вечером, я закутывалась в одеяло, зажмуривалась, чтоб не видеть пугающей меня железной печи, и представляла конец света. Гибель и хаос: рушились здания, затапливало города, на месте гор зияли километровые провалы, а там, где до недавнего времени расстилалась равнина, возникали горные кряжи. И среди этого безумия стихий и смерти оставались в живых только он и я.
Больше мне не хотелось ничего. Но я вздохнула, сделала кукольные глаза и пролепетала давно заученную фразу:
— Я хочу закончить среднюю школу и поступить в художественный вуз.
— Тогда, быть может, тебе стоит выбрать другую школу? В которой требования к учащимся не столь высоки и ты сможешь окончить одиннадцать классов?
Я захлопала ресницами. А через несколько мгновений, когда смысл ее слов дошел до меня, на ресницы выкатилась слеза. И она-то оказалась не поддельная, а самая настоящая! Уйти из школы значит не видеться с Мишей! Не встречать его ежедневно, не разговаривать с ним! Потерять его! Отдать в лапы Кантарии!
— Нет! Пожалуйста, нет!
Я разревелась. Елена Сергеевна всполошилась и, испугавшись истерики, готова была пообещать что угодно, лишь бы я успокоилась. Она
уверила меня, что если я подтяну все свои хвосты и перестану прогуливать уроки, то смогу остаться в гимназии.Я побежала по этажам. Ловила учителей и вымаливала шанс исправить оценки. Кучу двоек по математике. И русскому. По биологии, химии и даже по дурацкому ОБЖ!
А на большой перемене я снова увидела его. Миша хотел пройти мимо, но я быстрее молнии метнулась наперерез.
— Привет! — Я жадно ловила его взгляд. — Я соскучилась! Увидимся сегодня?
— Сегодня не могу. У меня репетитор.
Мы помолчали. Чувствуя приближение катастрофы, которая разорвет мою жизнь в клочья, я уставилась на лацкан его пиджака. Отстрочка такая ровная, как рельсы, по которым неотвратимо несется поезд, который убьет меня. Как там у «Ю-Питера»: «…тебя тоже намотает на колеса любви…»?
— Ты мне вчера не прислал ни одного смайлика…
— Не начинай, Соник! Ты ведь не такая!
— Ты не хочешь со мной видеться?
— Ну вот, — засмеялся он. Но как-то вынужденно, фальшиво, — мы с тобой сейчас увиделись.
— Это совсем не то!
Шла большая перемена, и по коридорам бродили толпы учеников, но для меня существовал только он. В отчаянии я положила ладони ему на плечи и заглянула в антрацитово-ледяные глаза. И наплевать, смотрит ли на нас кто-нибудь! Пусть видят, пусть осуждают, пускай даже смеются! Я все перенесу, лишь бы быть рядом с ним!
И нас увидели.
— Савельев, опасно для жизни! Отойди!
Кантария бросила слова мимоходом, но Миша дернулся, будто она его ударила. И смахнул мои ладони с плеч.
— Соник, мне надо бежать.
— Теперь убегаешь ты, а не я? Да, Миша?
Я улыбалась, сглатывая комок. Савельев не ответил, обошел меня и затерялся в толпе. А я осталась посреди школьного коридора, давясь слезами. Голос Кантарии заставил меня вздрогнуть.
— Видишь, Сейлор Му, мальчик сделал правильные выводы!
Я резко обернулась, и в ее влажных глазах промелькнул испуг. Как же я сразу не догадалась, что это из-за нее?! Кантария ему что-то наплела, и теперь я его потеряю! Едва не застонав от бессилия, я шагнула к ней. Но Машка театрально выставила перед собой ладони и отступила.
— О нет! Не приближайся ко мне!
— Постой! Ты злишься на меня за тот… конфликт?
— Ты это так называешь? Если в твоей плебейской среде такое и считается конфликтом, то у цивилизованных людей это называется избиением!
— Прости меня, — выдавила я.
— Я тебя не слышу. — Кантария состроила брезгливую гримаску.
— Прости, пожалуйста. Я не должна была тебя бить.
— На колени!
— Что?!
— Вставай на колени, Сейлор Му! Тогда я подумаю, стоит ли тебя прощать.
Ладони вспотели, и я нервно перехватила лямку рюкзака. А темные глаза Кантарии загорелись азартом.
— Ты же не хочешь, чтобы Савельев тебя бросил? А, Сейлор Му? Тогда вставай на колени. Прямо сейчас! И, может быть, я тебя прощу.
Я упрямо сжала губы и покачала головой. Маша дернула плечиком и, стараясь держаться от меня подальше, направилась в кабинет истории. Я проводила ее взглядом, надеясь, что она споткнется. Но она спокойно дошла, развернулась на пороге и крикнула:
— Не беспокойся, Сейлор Му, сочтемся!