Кукла в волнах

На столе в комнате стоял купленный в комиссионке магнитофон «Панасоник». Вот, собственно и всё.

Хозяйка Нина Александровна была своеобразной женщиной. На вид, ей было около шестидесяти, давно разведена, жила одна. Порою, она находила одиноких мужиков своего возраста, которые к ней временно подселялись. На юге таких мужчин называют «примаками». Чем богаче был мужичок, чем больше он имел за душой, кроме пенсии, тем, разумеется, было лучше.

Моя хозяйка, в общем и целом, была незлым человеком. В то же время, развод с мужем, покинувшим её ради молодухи, заставил смотреть на мир с пессимизмом, вернее на мужскую половину мира. Она пришла к выводу, что от каждого нового мужчины, становившегося у неё примаком, надо было что-то урвать. Как говорится: «С паршивой овцы хоть шерсти клок!»

Родила она поздно — её дочь, которую звали Оксана, была чуть старше меня. Когда я поселился во флигель, молодой и неженатый, то вполне естественно, что дочка стала уделять мне повышенное внимание. Например, Оксана частенько заходила, чтобы спросить что-то совершенно пустяковое и, при этом, садилась на один из стульев, принимая шутливо-вызывающую позу. Летом она надевала легкие платья, почти все из прозрачной ткани, чтобы непременно просвечивали трусики и бюстгальтер.

Но женитьба не входила в мои планы. Оксана это поняла, только, как большинство упрямых женщин, не оставила своих провокаций. Она считала, что может случиться момент, когда я не выдержу и сдамся на милость победителя. Это продолжалось до тех пор, пока на её горизонте не появился богатый вдовец, армянин — их на российском юге проживает множество. Говорят, что первые поселения армян были основаны еще при Екатерине II.

Армянин, к моему облегчению, тоже положил глаз на Оксану. Вскоре сыграли свадьбу, и она ушла жить к мужу. Таким образом, больше всех за Оксану радовалось двое: её мать и я. Нина Александровна была довольна как мать — наконец-то, пристроила дочку, а я, оттого, что освободился от плотной опеки девушки, вступившей на тропу охоты.

В конце концов, если каждый день смотреть на соблазнительное тело, то можно и не выдержать. Под бдительным оком хозяйки наша связь не осталась бы незамеченной. Я думаю, её дочь и не стала бы ничего скрывать — меня бы просто поставили перед дилеммой: женитьба или партком, причем, обращение в партийную организацию однозначно бы поставило крест на моей карьере.

Примерно в такую ситуацию попал комсомолец полка Юрка Ющенко. Он познакомился с одной девушкой, работавшей в штабе нашего батальона в службе АТИ^[16]. Долго обхаживал её, потом, наконец, пригласил к себе во флигель. Своих друзей, которые с ним проживали, попросил освободить помещение на одну ночь.

Девушка, конечно, поняла, что означает вечернее приглашение в гости, и приняла контрмеры. Как вспоминал Юра, ночь была фантастическая. Правда, пробуждение — не очень. Над собой он увидел разъярённое лицо мамаши, узнавшей от предусмотрительной дочки адрес заранее. Мать с ходу начала обвинять бедного комсомольца в изнасиловании и пригрозила походом в партком полка. Ющенко признался мне, что в ту минуту чуть не поседел, прокляв все свои амурные похождения, тягу к сексу и вшитый в член шарик.

Спасла положение его хозяйка. Она услышала какой-то шум во флигеле у постояльцев, и пришла разведать, из-за чего разгорелся сыр-бор. Охватив всю картину своим хватким бабским глазом, она безоговорочно встала на сторону Ющенко и принялась крыть на чем свет блудливую дочь и ее мамашу. Она заявила, что девушку никто не насиловал, как никто не заставлял её оставаться ночевать. А так поступать, как они, могут только поганые люди. Короче говоря, Ющенко с той поры в отношениях с девушками стал архиосторожным.

На следующий день после моего приезда, я вышел утром во двор дома к умывальнику, стоявшему рядом с флигелем. Утро встретило меня в лице хозяйки, хмуром и недовольном, которая сообщила, что Оксана вернулась. Сказано было без каких-либо подробностей, но с таким видом, будто я был виновен в её возвращении.

Пока я готовил себе завтрак, одевался на службу, девушка во дворе не появилась, поэтому я не смог узнать причину её внезапного возвращения. Однако едва моя нога ступила за ворота дома, как я натолкнулся на соседку — седую старушку, которую все звали бабка Верка.

— Как там Оксаночка поживает? — спросила она с явным любопытством.

— Я её не видел, бабушка, — ответил я, собираясь идти дальше.

— Вот не повезло девке-то, вот не повезло! — сокрушенно покачала головой бабка Веерка, — ужас какой!

— Да что случилось-то? Отчего она вернулась? — спросил я скорее из вежливости, не рассчитывая услышать подробности.

Однако бабка заметно оживилась и, наклонив голову ко мне, доверительно заговорила вполголоса:

— Милок, она загуляла от своего мужа, а тот узнал. Во, непутёвая!

— Что он ей сделал? Пытался убить?

— Да нет, куда там! Он же торгует, денежки зарабатывает. Она, шалава, сама виновата. Спуталась с каким-то парнем и тот её наградил этими, как их, тьфу забыла…Ну, которые прыгают туда-сюда.

— Вшами, что-ли?

— Во-во, какие поганцы! Так она еще и мужу их передала.

Дурость Оксаны поразила меня — сидела бы в себе спокойно, в доме полная чаша, муж ценит — нет, на подвиги потянуло, вернее на блуд. От безделья, наверное.

— Да, дела… И он ей всыпал?

— Не всыпал, а плеснул в лицо кипятком — вся кожа облезла. Вот она теперь и сидит безвылазно дома. Лицо-то всё розовое, как у ребетёнка махонького.

Я живо представил новое лицо Оксаны.

Однажды в детстве два моих приятеля решили посмотреть, что будет, если в бочку с карбидом налить немного воды, а потом бросить туда спичку. У них, действительно потом были розовые лица, такие, какие я видел у взрослых, сидящих в бане в парилке на самом верху. Поскольку дело было зимой, розовые физиономии пацанов на фоне белого снега выделялись резким контрастом. Многие прохожие, увидев их играющими на улице, советовали идти домой, чтобы не простыть после бани. А нам, играющим вместе с ними, было и любопытно, и смешно.

Переварив новость, сказанную бабкой Веркой, я попрощался с ней и провожаемый её внимательным взглядом, невольно ускорил шаг, пока не повернул на соседнюю улицу, ведущую прямиком в нашу часть.

Аэродромный парк со спецтехникой находился неподалеку от КПП и поэтому, отдав честь стоящему у ворот дежурному, я быстро достиг места расположения своего подразделения.

У калитки в автопарк, сваренной из тонких железных труб к которым снаружи на болтах прикрепили металлическую красную звезду, стоял командир роты Косых и грыз семечки. Они хорошо перебивали утренний перегар. Но когда я подошёл ближе и поздоровался, то с удивлением обнаружил, что командир накануне не пил. Повернув своё мощное тело ко мне, он обрадовано махнул рукой, больше похожей на лапу медведя:

— Привет, замполит. Как дела, Гуторин, справляется?

— Да, вроде ничего.

В это время мимо нас прошла женщина средних лет с полной грудью. Каштановые волосы были аккуратно заплетены сзади в короткую косу. Она небрежно кивнула нам и пошла дальше с весьма независимым видом.

— Это кто? — удивился я, увидев новое лицо, — жена кого-то из штабных?

— Нет, — хмыкнул Косых, — жена старшины роты охраны Никитенко. Её взяли кладовщицей на склады, — он кивнул в сторону складов квартирно-эксплуатационной службы.