Кукла в волнах

Юрий недоуменно покачал головой и сев на стул перед большим катушечным магнитофоном, нажал толстым пальцем на одну из клавиш. Как по заказу зазвучала моя любимая композиция группы «Спейс», которая называлась «Сувенир из Рио». На пальце приятеля поблескивало обручальное кольцо — довольно редкое явление в армии, поскольку обычно военные колец не носили. Такова была традиция.

По поводу женитьбы я ему ответил:

— Что ты, Юрка, женитьба пока не стоит в повестке дня. А слухи? Что ж, слухи могут быть всякие, я же не монах. Наверное, Илона рассказала кому-то из подруг и те решили желаемое выдать за действительное.

— Так у вас точно что-то было?

— Было, но не настолько серьезным, чтобы я делал предложение.

— И правильно, Витек! Скажу тебе честно, эти официантки, вообще солдатки, сам понимаешь, что за контингент. Из них, наверное, каждая вторая блядь, если это не жена офицера или прапорщика. Да и среди тех, тоже имеются охочие. Как говорит ваш Приходько, работают как швейные машинки.

— Повторяешь Крутова — он меня так же просвещал. Наверное, здесь южное солнце способствует бляству, — предположил я, — в Сибири публика не такая горячая.

— Да, да, — согласился Юрий, — всё может быть! Помнишь, как писал Есенин?

Ты меня не любишь, не жалеешь,

Разве я немного не красив?

Не смотря в лицо, от страсти млеешь,

Мне на плечи ноги положив…

— Кажется, он писал про руки, — поправил я его.

— Какая разница? — отмахнулся Кузовлев, — руки, ноги. Цель одна: у неё отдаться, у него взять. Вот такой, понимаешь, обмен. Каждому своё!

— «Понимаешь, когда вынимаешь!» — как говорили у нас курсанты, сходив на удачное свидание, — согласился я с приятелем, — может ты и прав… Пойду готовиться в наряд. Надо вздремнуть хотя бы часок, а то потом всю ночь бороздить просторы гарнизона и ловить самовольщиков.

Попрощавшись, я пошел домой, по пути думая о распространившихся обо мне слухах. Честно говоря, было не особенно приятно. Я вообще не люблю никакого давления, а в подобных делах, тем более. Зря Илона это сделала. Может, думала подтолкнуть меня, заставить скорее принять решение? Я понимаю, бывают такие люди, которых надо хорошенько пнуть, придать некоторое ускорение. Но к их числу я себя не относил.

Войдя во двор дома, и направляясь к своему флигелю, я вспомнил об Оксане, ее обваренном лице. Мне не хотелось с ней встречаться даже случайно, поэтому я, не останавливаясь, прошел к себе и лег на койку, чтобы немного отдохнуть. Заступать на дежурство предстояло в пять вечера, и в запасе ещё было три часа.

В приоткрытое окно лениво втекал тёплый воздух, который здесь на юге, даже поздней осенью, остывал медленно, постепенно. Ветер, словно человек-невидимка, тихо вошёл в мою комнату, небрежно трогая покрывало на кровати, старые газеты, лежавшие на полу. Мысли об одиночестве, отступившие в последнее время, появились вновь. Я не знал, что сказать самому себе, как объяснить причины этого периодически возвращающегося чувства. Словно перебираешь вещи, и каждый раз натыкаешься на ненужную, которую, казалось, давно отложил, убрал в дальний ящик за ненадобностью.

Незаметно, под аккомпанемент невесёлых мыслей я задремал и проснулся только по сигналу маленького будильника, весело запищавшего на столе.

К вечеру похолодало. Откуда-то набежали тучи и небо, казалось, вот-вот разродится унылым осенним дождем. Быстро поднявшись, я надел брюки-галифе, хромовые сапоги, сверху накинул портупею. Мне вспомнилась поговорка: «Как надену портупею, всё тупею и тупею». Как-то, заинтересовавшись происхождением этого слова, я нашёл в словаре, что «портупея» с французского означает ремень для шпаги. Ну что же, шпаг нам не выдавали, а вот кобуру с пистолетом на неё нацепить было можно.

Чтобы не промокнуть под дождем, особенно ночью, когда по уставу следовало проверять службу часовых, я захватил плащ-палатку, сложив её в небольшой портфель. На этом, собственно, сборы были закончены.

Развод наряда прошел как обычно — на аллее перед зданием штаба полка. Я доложил дежурному по полку, что наряд построен, Мы провели осмотр солдат, каждый своего подразделения, а потом промаршировали к месту несения службы. Вот такое нехитрое дело — заступать в наряд на сутки.

В ночное время, когда все офицеры расходятся по домам, дежурный по батальону обладает высшей властью в подразделении, так что меня с полным правом можно было назвать «ночной комбат». Дежурство фактически начиналось с ужина в столовой, куда роты приводились старшинами-прапорщиками, в редких случаях сержантами.

Особо выгодной в столовой считалась должность хлебореза. Сколько я служил, хлеборезами почти всегда были армяне или азербайджанцы, видимо у них тяга такая — резать хлеб с маслом. Как они проникали туда неизвестно — это словно закон физики, выведенный штабными умами и не подлежащий изменению. Вот и сейчас, едва я вошел в помещение солдатской столовой, из окна хлеборезки выглянул армянин Тигран и, узнав меня, кивнул. К этому времени в столовой уже звонко стучала алюминиевыми ложками рота охраны.

Старшина роты прапорщик Никитенко — муж той самой настырной Аллы, с которой я столкнулся из-за абрикосов, спокойный, рассудительный мужчина небольшого роста, подошел ко мне и принялся рассказывать о проблемах с сыном, который учился в школе последний год. Он склонялся к мысли отправить его поступать в Новочеркасское военное училище связи.

Обсудив эту тему, мы подошли к окну хлебореза Тиграна, где понаблюдали, как он металлической меркой выдавливал порции масла для солдат на большую тарелку. Занятие это было долгим и утомительным, но Тигран, судя по его физиономии, был доволен своей работой и не хотел бы её менять на другую. К примеру, мокнуть под дождем на посту или, не выспавшись брести по плитам, прочесывая ранним утром аэродром. Как говорил перед этим Юра: «Каждому своё!»

После ужина я отправился в свой автопарк и присел в канцелярии, где у нас стоял телевизор. Надо было скоротать время до отбоя. За окном уже стемнело, начал накрапывать дождик, с чуть слышным шелестом падая на пожелтевшую листву деревьев. Потянуло запахом сырости и влаги. Идти под начинающим дождем в казарму абсолютно не хотелось, но я знал, что именно в такое время больше всего бывает самовольщиков.

Я выглянул в темневшее окно, что надеялся там узреть толпы бойцов, спешащих на волю, пока начальство прячется от дождя. Самовольщики это отдельная тема в армии. В эту категорию, как правило, попадали все — от солдат до курсантов.

В Азовске этому явлению способствовали многочисленные дыры в металлическом заборе, окружавшем казармы. Именно сквозь них просачивались отдельные искатели приключений. В самоволку бегали к молодым девушкам, но иногда, романы заводили с женами офицеров или прапорщиков, проживавшими в пятиэтажках неподалеку.

Из-за одного такого бойца жена бросила мужа-милиционера, который после приходил жаловаться нашему командованию на плохую воспитательную работу. Солдат оказался из моей роты. Старшина Винник по-дружески объяснил милиционеру, что с женой надо спать чаще, тогда она не будет заглядываться на молодых козлов. А если не встаёт, тогда и винить никого не стоит.