Куколка

— Знаешь, маленький Фаруд, — седой борец сжал пальцы. — Хорошая штука: мастерство. Славная штука: опыт. Отличная штука: хитрость. И все-таки случаются минуты, когда сила говорит: хватит! Она очень громко говорит, сила…

— Я понял, — кивнул Фаруд. — Отпустите, ата. Больно.

Во дворе было прохладно. Солнце утонуло в облаках. С запада шли тучи: косматые, жирные. За хребтом Бурзэн громыхало: «пастух» щелкал «кнутом», гоня тучи в нужном направлении. Климатологи еще утром объявили, что в полдень назначен дождь.

Кроны чинар шелестели, пугая мелких птиц.

— Давно не виделись, — улыбнулся блондин.

— Давно, дядя, — согласился Фаруд.

— Брось! Дядя… Я старше тебя на одиннадцать лет. Тебе тридцать девять?

— Да.

— Какие наши годы, Щенок?

— Это верно…

Во время разговора, пустого и ничего не значащего, Фаруда не покидало ощущение слежки. Чей-то взгляд буравил затылок. Куда ни повернись, он на затылке, этот взгляд. И вспоминался славный парень Лючано Борготта. Его рассказы о куклах: Пульчинелло, Пахлаван Качаль, Петрушка…

«Нервы. Потом возьму отпуск…»

В случае провала операции отпуск грозил стать бессрочным.

Раздевшись донага, оставив лишь нитяный пояс с тремя узлами, охватывавший талию, двое мужчин сунули ноги в шлепанцы, вымыли руки с мылом — и отправились в душ. Блондин выбрал на пульте 3-й био-стимуляционный режим. Фаруд не возражал.

— Всегда хотел спросить тебя, дядя, — нежась под голубоватыми, бодрящими струями, крикнул он. Иначе Пахлаван Качаль мог и не услышать в своей кабинке. — Зачем тебе все это?

— Что? — глухо донеслось из-за перегородки.

— Борьба! Для таких, как ты, схватки в «очаге» — мышиная возня. К примеру, сегодня я чуть не придушил тебя. Зная, что в боевом состоянии, стартуя в космос, ты способен стереть с лица земли жалкий дом Мансура-аты. Ты жег галеры помпилианцев близ Хордада и гидр — над Кемчугой. Ты вытащил кея Кобада — да воссияет свет владыки над миром! — из флуктуативного кубла у Гаммы Волчицы. Каково оно: получать по морде от нас, белковых ничтожеств?

Дверь в кабинку распахнулась. Нагой, мокрый, красивый, как статуя кея Туса III в парке Свободы, блондин молча смотрел в упор на троюродного племянника. Казалось, он оскорблен, и сейчас произойдет катастрофа. Но миг, другой, и Нейрам Саманган, лидер-антис державы вехденов, зашелся добродушным смехом, хлопая себя по ляжкам.

— Дурачок! Светлый огонь, какой же ты дурачок! Белковое ничтожество? Я думал, эти комплексы давно исчезли… И вот нате! Щенок, ты сам понимаешь, что несешь?

— Понимаю. Дядя, что будет, если я выстрелю в тебя из лучевика?

— Откуда ты вытащишь лучевик? — ехидно поинтересовался дядя.

— Неважно. Что будет, а?

Нейрам пожал широченными плечами.

— Ничего не будет. Рефлекторная защита антиса. Я перейду в волновое состояние раньше, чем луч достигнет моего малого тела. Даже не так: раньше, чем ты нажмешь на спуск лучевика. Лучше не стреляй, да? Имей в виду: разрушение Мансурова жилища останется на твоей совести.

— А если в этот момент ты будешь спать?

— Ты сам только что сказал: неважно. Спать, любить женщину, пить вино, играть в човган… Да хоть нужду справлять! При внешней угрозе я уйду в волну, прежде чем всплеск агрессии накроет мое малое тело. Это рефлекс. А скорость безусловных рефлексов антиса — выше скорости света. Представляешь, что творится со временем и пространством, когда рефлекс срабатывает? Академики мозги сломали, изучая…

— Хорошо. Оставим лучевик. Тебя атакует психир. На твой мозг направлено дестабилизирующее излучение. Ты случайно принял наркотик. Телу ничего не угрожает, угроза адресуется разуму. Что будет?

— То же самое. Я не делю себя на тело и сознание. Слабое воздействие я ликвидирую на подходе. От сильного уйду в волну. Теоретически меня можно достать на гипер-свете, выйдя на уровень моих защитных реакций. Например, разогнать челнок-торпеду до стадии РПТ-маневра и нацелить на планету. В то место, где нахожусь я в телесной фазе существования. Но в гипере — другая физика. И торпеда — не пуля. А что? Ты задумал меня убить, племянник?

— Нет.

Отвечая, Фаруд был честен. Вехдены не способны врать. Запрет на физиологическом уровне — итог эволюции Хозяев Огня. Но при должном навыке можно обойтись правдой там, где иные лгут.

Он выключил душ.

— Мне жаль, что я задал этот вопрос. О защитных рефлексах антисов я мог бы прочесть в справочнике. Но мне хотелось услышать это от тебя, дядя.

Антис ткнул племянника кулаком в грудь.

— Очень хорошо, что ты задал этот вопрос. Я отвечу без обиняков. Зачем мне нужна возня в «очаге»? Почему я, Нейрам Саманган, увлекся борьбой? Зная, что двое из пяти учеников пахлаван-пира без проблем накостыляют мне по шее? Ты вырос, маленький Фаруд, раз спрашиваешь о таком. Ты совсем большой…

Откинув волосы с лица, Нейрам Саманган задумался. Голый, мокрый, несмотря на развитые мышцы, антис выглядел уязвимым. Не так давно он задыхался, ворочаясь в Фарудовой хватке. Отбил локоть, рухнув на помост. Это не было притворством или игрой взрослого с детьми.

Что же это?

— Мы, антисы, тратим досуг на странные увлечения. Лусэро Шанвури пьет и делает татуировки. Кешаб Чайтанья собирает коллекцию бабочек. Месяц назад он хвастался мне бахромчатой траурницей с Кемчуги. Самсон Коэн изучает историю театра кукол…

Фаруд вздрогнул. Сегодня ему везло на куклы.

— Я борюсь. С единственной целью: постоянно напоминать себе — какие же, в сущности, хрупкие создания мы, люди. Ты удивлен? Да, я не оговорился. Мы, люди. Хрупкие. Если я забуду об этом, я однажды не вернусь в малое тело. Так не возвращаются на родину, найдя в чужих краях теплый кров и вкусную пищу. В борьбе, в схватке двух «белковых ничтожеств» я ищу — хрупкость. И силу. Антис должен помнить, что сила иногда говорит: хватит!

Нейрам слово в слово повторил сказанное Мансуром-атой.

— Она очень громко говорит, сила. Просто она всякий раз выглядит по-разному. И мы не узнаем силу, пока она не заговорит…

Антис усмехнулся, словно извиняясь за банальность.

— Прости, родич. Меня заносит. Делаюсь философом; а проще сказать — болтуном. Мне кажется, татуировки Папы Лусэро, мотыльки Злюки Кешаба, куклы Лысого Самсона — они нужны для того же. Хрупкость. Уязвимость жизни. И ее сила. Слушай, я замерз! Пошли к нашим штанам…

В раздевалке не было никого. Одеваясь, они молчали. Застегнув кафтан на все пуговицы, Фаруд взял из ячейки кожаную сумку, раскрыл и достал медальон-носитель.