Култи
Шрифт:
Все, что я сделала, это тупо уставилась на него на мгновение, достаточно долго, чтобы выглядеть полной идиоткой в его глазах, прежде чем заставила себя вспомнить про «какашки», и улыбнулась ему в ответ.
— Сал! У нас нет всего дня, тащи сюда свою задницу! — крикнул Саймон откуда-то сзади.
Я снова встретилась взглядом с Култи, одарила его улыбкой, похожей на ту, что была на его лице недавно, но уже растаяла, и направилась к остальным. Марк переводил взгляд с повязки на голове моего тренера на мою и обратно, выражение его лица было спокойным и любопытным. Только когда
— Мне нравится играть на позиции «шорт-стоп», — объявил Карлос, капитан команды.
Пара других мужчин заговорили и объявили позиции, в которых, по их мнению, они были хороши. Это заставило меня закатить глаза, потому что все думали, что они были хороши на популярных позициях. Это случалось каждый раз. Все, что вам нужно было сделать, это кивнуть и улыбнуться, и, в конце концов, все выйдет отлично. Я не была нетерпелива, и не возражала играть на позициях, которые больше никому не нравились.
Карлос посмотрел на нас четверых: Марка, Култи, еще одного человека, которого я не знала, и меня.
— Вы, ребята, не возражаете против игры на внешнем поле и на втором?
Я лишь немного удивилась, когда Култи не стал высказывать свое мнение, но когда все молча и единодушно согласились, что мы сыграем на какой угодно позиции, эти зелено-карие глаза встретились с моими, и огромная ухмылка появилась на его лице.
Через две секунды мы уже были на другом конце поля. Я играла на внешнем поле, и он тоже.
Примерно через десять минут Саймон закричал с боковой линии:
— Это лошадиное дерьмо! — и это после того, как я поймала третий мяч, а Култи поймал первый и второй, который он отправил в полет так, чтобы успеть добежать до третьей базы. Кто бы мог подумать, что он так отлично играет руками?
Настала наша очередь подавать мячи, и почти ничего не изменилось. Култи подбросил мяч поближе к забору, чтобы за один заход попасть на третью базу. Я ударила по мячу достаточно далеко, позволяя игроку на первой базе пересечь дом. Я бежала достаточно быстро и добралась до второй базы.
Через тридцать пять минут капитан другой команды практически с пеной у рта орал на капитана нашей команды о том, что им нужно выбрать других игроков для следующей игры.
— Они, — и он указал на меня и Култи, а мы, как ни удивительно, а может, и не так уж удивительно, играли так, будто были товарищами по команде в течение многих лет, — не могут быть в одной команде!
Возможно, это было немного несправедливо.
Немного.
Я имею в виду, что это был софтбол, а мы все-таки были футболистами. Я была девчонкой-сорванцом всю свою жизнь, и была хороша в большинстве видов спорта. Я никогда не была хорошей ученицей, всегда предпочитая учебе тренировку, но ты не можешь иметь и то, и другое, разве только ты не Дженни.
Так уж получилось, что Култи хорошо ловил и бросал мяч. Ну и ладно.
Я никогда не играла в полную силу во время игр для развлечения, какой бы она ни была. Во-первых, я не могла позволить себе получить травму, а во-вторых, мне не нравилось доминировать в играх, когда я полностью осознавала, что люди, которые играли, делали это, чтобы расслабиться. Они не нуждались в том, чтобы моя конкурирующая
задница все испортила. Даже Култи не бежал так быстро, как мы оба знали, он способен бежать — он использовал только пятьдесят процентов своих возможностей, и все равно был на порядок лучше среднестатистического человека.Он бежал медленнее, сдерживался, и я заметила, что он действительно старался дать шанс другим. Но дело было в том, что он не любил проигрывать. И я не любила проигрывать. Так что, если люди не воспользовались открывшимися перед ними возможностями, что ж, один из нас собирался что-то с этим сделать. И по какой-то причине я постоянно полностью осознавала, где он находится на поле. Он ловил мячи и бросал их всю игру.
В итоге мы выиграли девять к нулю.
Наконец, когда было принято решение перевести Рея в другую команду, я встретилась с его безумным взглядом с наших позиций на противоположных концах поля. Ему не нужно было этого говорить, и мне тоже. Это будет наш матч-реванш. Второй раунд. Возможно, это была совершенно другая игра, но на самом деле это была я против него.
То пламя, которое я почувствовала в груди, когда мы играли в прошлый раз, вспыхнуло внутри меня, когда мы встретились взглядами, и я выстрелила в него своей собственной версией «сделай это» ухмылки.
Неужели он собирается заставить меня есть грязь? Надеюсь, что нет.
— Сукин сын, — пробормотала я себе под нос, когда наручные часы Саймона запищали.
Марк подбежал ко мне с раскрасневшимся и потрясенным лицом.
— Мы проиграли?
Я медленно кивнула, наполовину впав в ступор.
— Да.
— Как? — спросил он. Мы никогда не проигрывали, особенно, когда он и я были в одной команде.
— Это все он, — ответила я. Не было нужды показывать пальцем. Мы оба знали, кого я имею в виду.
Мы просто посмотрели друг на друга и молча ушли, съежившись от разочарования. Я схватила биту, сунула перчатку под мышку и потянулась. На полпути ко мне присоединилось чье-то тело, и я поняла, что это был Култи.
Мудак.
Когда он ничего не сказал, я почувствовала, как мое разочарование нарастает. Когда я тоже не нашла в себе сил что-либо сказать, моя злость стала еще сильнее. В конце концов, он оглянулся и, сохраняя непроницаемое выражение лица, сказал:
— Один мой тренер говорил, что никто не любит обиженных неудачников.
Мои брови сошлись в прямую линию.
— Мне трудно поверить, что ты его слушал.
Он приподнял темные брови, и на его лице появилось ангельское, безмятежное выражение.
— Я и не слушал. Я просто говорю тебе то, что говорили мне, Такито.
Какой же наглый умничающий засранец.
Несколько дней спустя, мы были в аэропорту Сиэтла на обратном пути в Хьюстон, после нашей второй игры, когда я заметила толпу, окружавшую нашего тренера.
Только не снова.
Я ничего не сказала о толпе вокруг «Ауди» после первой игры, и не слышала, чтобы кто-нибудь еще говорил об этом. Честно говоря, я об этом особо не задумывалась. С тех пор я играла с Немцем в софтбол и даже немного шутила с ним, по крайней мере, настолько, насколько позволяло его сухое чувство юмора.