Култи
Шрифт:
Типично.
Я могла бы поспорить с ним об этом, но действительно ли я хотела спать на полу в родительской спальне или втискиваться на жесткий диван? Нет, спасибо.
— Не возражаешь, если я лягу наверху? — спросила я.
Эти орехово-зеленые глаза смотрели на кровать, и, мне кажется, я видела веселье или что-то похожее на это, судя по тому, как он смотрел на нее. Он покачал головой, не сводя с нее взгляд.
— Нет. Ты можешь взять и нижнюю.
— Ты слишком высокий для верхней, — объяснила я ему. — Бери нижнюю. Матрас на ней тоже новее.
Он искоса взглянул на меня
— Соседняя дверь — это ванная. Бери на кухне все, что хочешь, мой дом — твой дом. Обычно все спят крепко, так что ты никого не побеспокоишь. — Я побарабанила пальцами по ноге, пытаясь сообразить, не забыла ли сказать что-нибудь важное. Вроде это все. — Я хочу посмотреть, не спит ли моя сестра, прежде чем лечь спать.
Немец только кивнул и пробормотал что-то, что я не совсем поняла.
Спальня моей младшей сестры находилась по другую сторону двери в ванную. Из-под щели под дверью был виден свет, и телевизор работал достаточно громко, чтобы я могла его услышать, поэтому я постучала довольно громко.
— Сеси? — Я постучала костяшками пальцев. — Ты не спишь?
Ответа не последовало.
— Сесилия? — Я постучала еще раз.
По-прежнему ничего.
— Сеси, ты серьезно?
Ответа не последовало. Я не настолько спятила, чтобы поверить, что она заснула с включенным телевизором. Я знала свою сестру. Она не засыпала при включенном свете.
Она просто вела себя как маленькое дерьмо. Снова.
Я никогда ничего ей не делала. Никогда не обижала ее, не издевалась и не говорила ничего злого. Может быть, я и была поглощена своей карьерой всю ее жизнь, но уделяла ей столько времени, сколько могла. С того момента, как она подросла, может быть, около шести или семи лет, она превратилась в гребаного дьявола по имени «о горе мне».
Пришлось сделать глубокий вдох и выдохнуть, затем вдохнуть еще глубже, чтобы не позволить ей испортить мое настроение. Она не собиралась открывать дверь, и я не собиралась ее умолять.
Больше разочарованная, чем раздраженная, я вернулась в спальню, которую, по-видимому, делила с Култи, как раз когда он выходил с пакетом туалетных принадлежностей в руке. Достаточно легко забыть, насколько он был выше меня, и насколько вообще был больше в общем, но я этого не замечала, особенно когда моя младшая сестра вела себя как засранка и отвлекла мое внимание.
Он пошел в ванную, а я достала из рюкзака чистое белье, обычный бюстгальтер, из которого смогу выскользнуть, как только окажусь под простыней, ночную футболку и свою собственную сумку с туалетными принадлежностями.
Я смогу принять душ, как только Немец закончит. Пока копалась в рюкзаке, я достала кое-какую одежду для утренней пробежки. На клочке бумаги у телевизора я написала пароль для Wi-Fi. Всего через несколько минут он вернулся в комнату, и его лицо было немного влажным, но в остальном он оставался прежним.
— Я собираюсь принять душ. Пульт от телевизора лежит на комоде, а пароль от Wi-Fi-рядом с телевизором, — сказала я, уже обходя его и направляясь в ванную, чтобы принять душ. Это будет чудом, если не засну в процессе, но я так
привыкла принимать душ по вечерам, что мне было бы некомфортно лечь спать, не приняв его.— Я в порядке, — сказал он, укладывая свои вещи обратно в сумку.
— Ладно, я скоро вернусь.
Менее чем за пятнадцать минут я приняла душ, один из самых быстрых в истории, почистила зубы и надела пижаму. Вернувшись в комнату, я обнаружила Култи, сидевшим на краю большой кровати в тонкой белой майке, нижняя часть его бицепса была обернута каким-то пластиком, и он все еще был в джинсах.
Он поднял взгляд, когда я вошла в комнату, и изобразил на лице что-то, что больше всего походило на улыбку, пока снимал с себя носок.
— Ты в порядке? — спросил он после того, как я бросила стопку грязной одежды у двери и присела на корточки, чтобы достать из сумки пару гольф.
— Да, а что? — Я выпрямилась, убедившись, что моя очень большая и длинная футболка, практически платье до колен, не была заправлена за пояс трусиков.
Он снял второй носок.
— Ты злишься из-за сестры, — небрежно сказал он, бросая два удивительно длинных куска ткани в мою кучу грязной одежды. Я почти начала спорить с ним, уверяя, что со мной все в порядке, но потом поняла, что совру, и он это поймет. Я бросила пару чистых полосатых гольф на верхний матрас и пошевелила пальцами ног. У меня были не самые красивые ступни в этой долбаной вселенной. Я хочу сказать, что они не были уродливыми, но они прошли со мной через ад и вернулись обратно. Я не часто ходила босиком.
— Ах, да. Я немного злюсь, что она решила спрятаться в своей комнате, — вздохнула я, почесывая щеку с грустной улыбкой. Он наклонился вперед, упершись локтями в колени и наморщив лоб. Рейнер Култи на моей двухъярусной кровати. Что за вид! — Это невежливо с ее стороны, и я очень сожалею об этом. Я уверена, что вы познакомитесь с ней завтра.
Немец пожал плечами, будто ему было совершенно безразлично, встретится он с Сеси или нет, и я не могла его за это винить. Почему его это вообще должно волновать?
— Если она расстраивает тебя, я бы предпочел не знакомиться. Все это выглядит так похоже на трудного и вредного ребенка.
— Она не вредный ребенок. — Я начала защищать ее. — Она просто… боль. Ей было сложно расти вместе со мной и Эриком. Мы близки, мой брат и я, но между ними почти семнадцать лет разницы. Между нами с ней десять лет, и она чуть не убила мою маму во время родов, но мы никогда не говорим об этом, — добавила я, представляя, как Култи поднимает эту тему, чтобы вывести ее из себя.
— Она единственная, кто никогда не проявлял интереса к футболу, поэтому думает, что все разочарованы в ней за то, что она «нормальная». — Я усмехнулась. — Она говорит о футболе так, будто это раз плюнуть. Ты же знаешь, как это бывает, и от чего приходится отказываться. Это не похоже на то, что все, что мы делаем, дается легко и просто.
Его глаза, казалось, просверливали меня, прямо в центре груди. Он понимал? Чувствовал то же самое? Я не была уверена, пока он не кивнул, медленно, торжественно, будто вспоминая все, чем пожертвовал в своей жизни ради мечты, которой у него больше не было.