Култи

— Да, это нелегкая жизнь, Сал. Большинство этого не понимает.

— Я слышу достаточно всего от других людей, не хочу этого слышать и от своей сестры. Я просто хочу, чтобы она была счастлива. Мне все равно, хороша она в футболе или нет. Во всяком случае, моя мама любит говорить, что мы всегда ссоримся с теми, кого любим больше всего, так что ладно. Мы с папой вечно о чем-то спорим. Наверное, она права. — Я подошла к лестнице, расположенной сбоку от двухъярусной кровати, и ухватилась руками за ее края. — У тебя ведь есть брат, правильно? — спросила я, прекрасно зная, что у него точно есть старший брат.

— Да, — ответил он, откидываясь на кровать. Что-то странное шевельнулось в моей груди, я смотрела, как он сидит на моей кровати в штанах, тонкой майке и с большими босыми ступнями. Это было так по-домашнему, так естественно. Мне очень долго приходилось напоминать себе, что он просто обычный человек, но только теперь, увидев его таким, я действительно это поняла.

Это было так мило. Он был таким милым.

— Я не видел его три года, — неожиданно добавил Немец.

Я взглянула на него сквозь ступеньки лестницы.

— Ого. Почему?

— Мы никогда не были близки. У него своя жизнь, а у меня — своя.

Насколько одиноко это звучит? Конечно, иногда мне хотелось придушить сестру, но иногда она бывала и в хорошем настроении, по крайней мере, несколько раз в год.

— Даже когда ты был ребенком?

Култи небрежно расправил плечи и откинулся на две подушки, прислоненные к стене.

— Я покинул родительский дом, когда мне было одиннадцать, Сал. С тех пор я не видел их дольше одного месяца в году.

«Боже правый» явно читалось на моем лице, я не сомневалась в этом. Я знала, что он учился в какой-то футбольной академии до того, как его карьера пошла в гору, но ему было всего одиннадцать, когда он уехал из дома? Это один из самых трудных моментов в жизни ребенка. И он был таким маленьким.

Господи.

— Ты жил отдельно все время?

Он кивнул.

— А разве ты никогда… тебе не бывало одиноко?

Култи изучал мое лицо.

— Поначалу, но я это пережил.

Пережил это? В одиннадцать? Боже милостивый. Кто же заботился о нем?

— Ты... ты все еще видишься со своими родителями? — спросила я, не уверенная, пустит ли он меня на территорию, на которую я собиралась зайти.

Резкий смешок сорвался с его губ.

— Мама позвонила мне несколько дней назад и сказала, что готова к новому дому.

Мне пришлось подавить дрожь. То, что он купит его для нее, очевидно, подразумевалось, не так ли?

— Хорошо, что ты заботишься о ней. — Я замолчала, не совсем уверенная, было ли это хорошо или нет, и действительно ли он хотел обеспечивать их. Потому что, я пытаюсь сказать, ну кто требует себе новый дом? Как, черт возьми, можно вообще иметь наглость требовать такое?

Немец моргнул и подтвердил мои подозрения, что, похоже, его просто вынудили купить дом своей матери. Чувствуя себя неловко из-за того, что спросила о чем-то слишком личном и неприятном для него, я протянула руку и провела указательным пальцем по подошве его ноги, и удивилась, когда он резко отдернул ее.

Я стояла и смотрела на него с широкой глупой улыбкой на лице.

— Ты боишься щекотки?

Он притянул оба колена к своей груди и снова нахмурился.

— Нет.

— Ха. — Я рассмеялась. — Это забавно.

Култи не выглядел смущенным.

Ухватившись за перекладины, я улыбнулась ему, прежде чем взобраться на второй ярус, не забывая при этом держать свою длинную футболку зажатой между бедер.

— Ты выключишь свет сам или мне его погасить? Я ложусь спать, но ты можешь оставить его включенным, он меня не побеспокоит. Пульт лежит на комоде.

— Я погашу, — сказал он, и я услышала скрип матраса, когда он начал устраиваться.

Я улеглась поудобнее, натянула простыни до подбородка и перекатилась на здоровое плечо, лицом к стене.

— Хорошо. Спокойной ночи, Рей. Разбуди меня, если что-нибудь понадобится, — сказала я зевая.

Снизу донесся голос Немца:

— Спокойной ночи, schnecke.

— Ты же не называешь меня засранкой или типа того? — Я снова зевнула, натягивая простыню повыше, чтобы прикрыть глаза.

— Нет, — просто ответил он.

— Ладно. Если захочешь завтра поехать домой или предпочтешь остановиться в отеле, потому что тебе тут неудобно, дай мне знать, хорошо?

— Да.

Последний львиный зевок заставил меня вдохнуть полной грудью.

— Ладно. Спокойной ночи.

Он, возможно, снова сказал «спокойной ночи», но я почти отключилась, как только закончила говорить.

* * *

Я кралась вниз по лестнице двухъярусной кровати, в комнате все еще было темно. Не имело значения, ставила я будильник или нет, чаще всего мое тело просто знало, что пора вставать. Так тихо, как только могла, я нащупала свою одежду, почти ничего не видя. И стянула футболку через голову…

Тут загорелся свет люстры.

Я замерла. Застыла в одних трусиках, и больше ничего.

— Что ты делаешь? — спросил Култи сонным голосом.

Ну что ж. Я могла бы потерять голову, разрыдаться и сделать из этого большую проблему, потому что стояла практически голой, или могла сохранить спокойствие, как настоящий чемпион и сделать вид, что это не так уж и важно. Я была топлесс и в одних из моих самых старых хлопковых трусиках.

— Я собираюсь на пробежку, — медленно прошептала я, все еще не двигаясь ни на миллиметр. — Продолжай спать.

Наступила пауза, а потом заскрипел матрас. Я заранее знала, что он скажет.

— Я с тобой.

О, Боже мой.

Я как можно быстрее опустилась на колени, теперь, когда могла видеть, что и где, я быстро натянула свой спортивный бюстгальтер. Как раз в этот момент я услышала пронзительный скрип, который предупредил меня, что мое время истекло, потому что Култи встал с кровати. Я даже не позволила себе и на секунду задуматься о том, что он, возможно, мельком видел мою грудь. Не то чтобы он не видел грудь раньше, даже, наверное, сотни, но это была моя. Носить спортивный бюстгальтер — это одно, а свободно болтающаяся грудь — совсем другое.