Культура и общество средневековой Европы глазами современников (Exempla XIII века)

Остается добавить, что Этьен де Бурбон, расследовавший это «оскорбительное для Бога и отвратительное суеверие», созвал местное население и обратился к нему с проповедью. «Мы приказали выкопать мертвого пса, срубить деревья и сжечь его останки вместе с этими деревьями». От местных сеньоров инквизитор добился распоряжения, которое угрожало конфискацией имущества у тех, кто осмелился бы собираться на этом месте для отправления нечестивого культа и колдовских обрядов (ЕВ, 370).

Этот «пример» недавно стал предметом всестороннего исследования Ж.-К. Шмитта [166] . Помимо исключительного интереса, который представляет сочетание магического ритуала с легендой, «пример» важен и как свидетельство материнской любви к новорожденным, озабоченности слабым здоровьем многих из них и магической практики, заменявшей медицину в деревне. По словам Этьена Бурбонского, существовало поверье, будто «фавны» (с точки зрения инквизитора, это, конечно, бесы) в результате обряда подменяют детей, забирая больных и хилых и возвращая матерям здоровых, — первые принадлежат этим «фавнам», тогда как крепкие младенцы суть подлинные дети этих крестьянок.

166

Schmitt J.-C. Le saint levrier. Guinefort, guerusseur d’enfants depuis le XIII^е siecle.
– Paris, 1979.

Наблюдение относительно родительской любви к детям примерно в тот же период было сделано Э. Леруа Ладюри на материале инквизиционного расследования в пиренейской деревне Монтайю [167] . Матери радуются рождению детей и глубоко переживают и оплакивают их смерть. Между родителями и детьми существуют прочные эмоциональные связи. Этот вывод может показаться довольно банальным: трудно было бы ожидать другого! Однако констатация привязанности родителей к детям имеет свой смысл, если вспомнить известный тезис Ф.Ариеса о том, что ребенок, которым якобы пренебрегала средневековая цивилизация, не придававшая никакого значения его психологическим и возрастным особенностям, становится предметом забот и любви только после перестройки семьи в начале Нового времени, когда воспитание детей делается ее основной функцией [168] . Негативное отношение к женщине дополнялось невниманием к детям [169] . Ариес исходил из материалов, которые могут характеризовать преимущественно лишь верхи общества. Источники, исследованные Леруа Ладюри, относятся к крестьянству.

167

Le Roy Ladurie E. Montaillou, village occitan de 1294 a 1324.
– Paris, 1975.

168

Aries Ph. L’Enfant et la vie familiale sous l’ancien regime.
– Paris, 1960. Cp. Badinter E. L’amour en plus. Histoire de l’amour maternel (XVII^e – XX^e siecle).
– Paris, 1980, p. 13 sq., 34 sq., 67 sq., 76 sq.: «L’amour absent», «une sosiete sans amour».

169

Shahar S. Die Frau im Mittelalter.
– Konigstein, 1983, S. 104 ff., 215.

В целом же, несмотря на то, что за последнее время интерес к истории детства резко возрос в исторической науке, приходится согласиться с теми историками, которые полагают, что эта область знаний остается мало изведанной, полной спорных и ошибочных утверждений и что выход из положения один: самое внимательное и скрупулезное фронтальное исследование источников, не полагающееся на односторонние впечатления, которые могут быть более или менее случайно из них почерпнуты [170] .

170

Pollock A. L. Forgotten Children. Parent-child relations from 1500 to 1900.
– Cambridge, 1983.

Наша ближайшая задача носит более ограниченный характер: установить, каков взгляд на детство, ребенка и семью у проповедников XIII века. Как мы видели, сообщение Этьена де Бурбон проливает некоторый свет на деревенскую среду. Впрочем, свидетельства родительской привязанности дают «примеры» и относительно рыцарей. Некий благородный рыцарь, отправляясь в крестовый поход за море, «велел привести к себе маленьких сыновей, которых он очень любил». Обнимая их при прощании, он хотел сделать свой отъезд еще более горьким, — ведь тем самым возросли бы его заслуги (Crane, N 124). Любовь к детям и преданность делу, угодному Богу, сочетаются, но вместе с тем и находятся в противоречии: нужно пожертвовать первой ради второй, и при этом возрастают шансы спасения души. Другие указания проповедника относительно родительской любви предельно лаконичны. Например, в «примере» о видении одного рыцаря упомянуто о том, что бесы соблазняли его, принимая облик разных людей, в том числе облик его жены и любимого маленького сына (ЕВ, 37. Ср. 444; Crane, N 1). Но не может ли самая беглость подобных упоминаний послужить свидетельством того, что родительскую любовь проповедники рассматривали как нечто само собой разумеющееся? В конце концов, привязанность к своим младенцам свойственна и животному миру (см., например: Hervieux, 411).

Дело обстоит не так-то просто. Родительская любовь естественна. Но как ее оценивает проповедник? Любовь к близким, в том числе к детям, чревата большой опасностью: она может заслонить главную цель жизни и даже отвратить от нее — заботу о спасении души. Одо из Черитона приводит две притчи. Первая: крестьянин вез на рынок тушу быка, и к нему пристали волки. «Долго собираетесь меня преследовать?» — «Долго ли? Пока несешь быка». Тогда крестьянин предпочел бросить тушу и избавиться от таких спутников. Вторая басня: некоего человека, шедшего с полным кошельком, преследовали разбойники, и, дабы избавиться от них, он бросил кошелек. Мораль обеих притч: «Волки суть разбойники, кои, пока несешь в себе грех, преследуют тебя, дабы пожрать. Разбойники суть кровные родственники, сыновья, племянники, дурные слуги, приживалы, которые жаждут богатств» (Hervieux, 292. Ср. 373). Вот отношение к детям и родственникам! От них — одна лишь опасность и кошельку и душе. В одной из последующих глав будет приведен рассказ об отшельнике, который вместе с ангелом, принявшим человеческий облик, посещал дома разных лиц. В одном из домов ангел умертвил маленького ребенка. Затем он открыл потрясенному отшельнику причину этого поступка: оказывается, пока у хозяина дома не было сына, он охотно подавал милостыню, был щедр и небережлив, а с рождением наследника отвратился от благочестивых дел и начал копить добро для сына (Crane, N 109; GR, 37). Наличие детей и наследников и любовь отца к сыну, забота о нем, согласно логике этого повествования, угрожает спасению души.

188

Мадонна с младенцем. Роспись из церкви в Нес, Норвегия, начало 14 в.

Здесь уместно упомянуть то обстоятельство, что, судя по имеющимся источникам, детство самих будущих членов нищенствующих орденов — младших отпрысков семей, которые не могли рассчитывать ни на отцовское наследство, ни на ту долю родительской любви, какая доставалась старшему сыну, и подчас попадали в монастырь по воле родителей, а не добровольно, — их собственное детство было безотрадным [171] . Возможно, это оказывало свое влияние на взгляды проповедников. Не симптоматично ли, что в новых орденах игнорировались все возрастные (так же как и социальные) различия, настоятеля называли уже не «отцом», а «наставником», а монахов — «меньшими братьями»?

171

Goodich M. Vita perfecta: the Ideal of Sainthood in the Thirteenth Century.
– Stuttgart, 1982, S.91 ff.

Как обстояло дело с любовью детей к своим родителям? Имея в виду специфику проповеди, нацеленной на осуждение негативных аспектов моральной жизни общества, трудно ожидать объективного освещения эмоциональной сферы. Совершенно иные чувства якобы обуревают христианина. Вспомним проповедника, который по воскресным дням взывал к пастве: «Не молитесь за душу моего отца, который был ростовщиком…» Приведя эти проклятья, исходившие из уст знакомого священника, Жак де Витри заявляет, что, если б он верно знал, что его собственный отец ушел из мира сего хотя бы с одним смертным грехом, он не прочитал бы за него Pater noster, не отслужил бы ни одной мессы и не подал бы милостыни для спасения его души (Crane, N 216). Не любовь между детьми и родителями, но любовь к Богу и заботы о спасении души должны стоять в центре внимания человека.

189

Дьявол предлагает женщину святому. Капитель в церкви Сен Бенуа на Луаре. Начало 12 в.

190, 191

Глупая и разумная девы. Статуи в соборе в Магдебурге. Около 1250 г.

Мы читаем в «примерах» о детях, которые обеспокоены участью душ своих родителей на том свете [172] , но создается впечатление, что это беспокойство не лишено эгоистичности. У одной девушки были богобоязненный и добрый отец, простец, который усердно работал в поле и скромно жил трудом рук своих, и распутная мать-бездельница. Оба скончались. Предоставленная самой себе, дочь задумалась, какую жизнь ей вести — следовать ли примеру отца или пойти по стопам матери, и решила подражать ей. Ночью пришел к ней в видении ангел и отвел ее в какое-то зловонное и ужасающее место, где среди прочих проклятых подвергалась мукам и ее родительница, которая обратилась к ней с предостережением от «подлых и преходящих жизненных услад». Затем ангел отвел девушку в красивейшее место, в котором она встретила своего отца в окружении святых. Возвратившись, девица стала на стезю праведности и сделалась отшельницей (Hervieux, 330–332; Crane, N 289. Ср. LE, 195). Жак де Витри не упоминает о сочувствии дочери к участи погибшей матери, — в центре внимания его героини — выбор ее собственного жизненного пути.

172

Молитвы сына извлекли душу его матери из чистилища (ТЕ, 207. Ср. LE, 98,152; SL, 172).

В других случаях эгоизм детей выражен еще более ясно. Сына ландграфа Людовика очень интересовало, что произошло с душой его отца, и один клирик, опытный в некромантии, при помощи дьявола посетил покойного ландграфа в аду. По его словам, он осужден за то, что присвоил церковные владения и оставил их в наследство сыновьям. Он уверял, что если б они возвратили эти земли по принадлежности, то его муки были бы сокращены. Клирик передал просьбу покойника сыновьям, но те из жадности ей не вняли (DM, I: 34). И точно так же сыновья недавно скончавшегося рыцаря Фридриха, которым повстречавший его душу горожанин передал просьбу отца вернуть землю ограбленной им вдове, «предпочли вечно пребывать в муках, нежели возместить ущерб» (DM, XII: 14).

192

Танцующий ангел. Рельеф в соборе в Базеле. 1280.

193

Сладострастие на козле. Консоль в соборе в Оксерре, Бургундия. Около 1300.

194

Рождество. Миниатюра начала 15 в. Париж.

Большой популярностью пользовалась история, приводимая в ряде сборников «примеров», — о неблагодарности детей по отношению к родителям, которые всю жизнь о них заботились. Некто, выгнав собственного отца из дому, заставил его жить в стойле и дал ему один только поношенный плащ. Сын этого нечестивца, горюя о деде, просил отца купить ему плащ. «Зачем? — удивился отец. — Мало ли у тебя красивых одежд?» — «Я сохраню его и, когда ты состаришься, одену тебя в него, поступив с тобой точно так же, как ты поступил с моим дедом, а своим отцом, который тебя породил, выкормил и оставил тебе все, чем владел» (Crane, N 288. Ср. LE, 143; Hervieux, 245). Если сын ведет себя бессердечно по отношению к отцу, то внук испытывает глубокое огорчение из-за лишений деда.

195

Сцена с детьми. Миниатюра 13 в. Париж

Повторяю, подобные анекдоты едва ли проливают свет на многообразие семейной жизни со всеми ее проблемами, — скорее, они выражают определенные установки проповедников. Как кажется, упор в «примерах» делается в большей мере на обязанностях детей перед родителями, нежели на родительской любви. Сыновняя неблагодарность — излюбленный сюжет проповеди. Некий сын в гневе таскал своего отца за волосы по двору. За это покарал его божий суд. Когда у него в свою очередь вырос сын, тот тоже таскал его за волосы в том же дворе, и отец взмолился: «Отпусти меня, ибо своего отца я таскал до сего места, но не далее». «В чем состоит грех человека, в том состоит и его наказание», — заключает проповедник (ТЕ, 107). Богача постигла внезапная смерть, и сыновья, увидев, как он упал мертвым, оставив тело отца, бросились к сундукам, дерясь между собой и со сбежавшимися родственниками (ТЕ, 120. Ср. 228).