Культурный код исчезающего индивида

– Кури-кури! Я покараулю!

И покараулил. А пока караулил, пригласил меня кататься на качелях, забавно покраснев лицом и опустив глаза.

Когда я догадалась, что я была его первой любовью? А вот сейчас, когда мне стукнуло сорок пять лет. А тогда я рассматривала его как забавную козявку, увязавшуюся за моим хвостом.

Это были качели-лодочки для двоих. Елки-палки, сейчас я просто мечтаю, чтобы старую дуру – меня – пригласили на такое романтическое свидание. Но была одна проблема – они не имели тормозов. Раскачавшись хотя бы до «полусолнца», они неслись уже по инерции своей огромной массы, и никакой возможности быстро затормозить не было.

Нам уже, в общем-то, надоело кататься, и голова кружилась у обоих, меня подташнивало, но качели было не остановить, и соответственно, из них не выбраться. Я предприняла отчаянный шаг: высунула ногу за борт и принялась шаркать ею по земле.

– Не надо! – сказал Руслан. – Ногу сломаешь!

И высунул свою ногу за борт и принялся шаркать ею по земле.

– Давай оба сломаем по одной ноге? – демократично предложила я, борясь с тошнотой.

И мы радостно заржали.

Проблема с курением решилась, меня стали везде отпускать.

– Вместе с Русланом? – спрашивала мама, снисходительно улыбаясь всем лицом.

Я кивала головой, и мне все сходило с рук.

Мы настолько обнаглели, что стали купаться по вечерам без взрослых, благо море было мелкое. И я помню один эпизод.

Однажды вечером море просто кишело медузами. Мы залезли в воду, и кидались ими друг в друга, как два дурака. Наш освободившийся голубь, как две капли воды похожий на великана Грошика из фильмов о Гарри Поттере, наблюдал с берега за этой вакханалией. И улыбался. Я бы написала, что лыбился, но мы же в хорошей компании… Внезапно, этот пятидесятилетний мужик решил тоже порезвиться как ребенок. Он подплыл ко мне и вцепился густо татуированной рукой мне в грудь. Я опешила, питерцы не привыкли, чтобы с ними так обращались. Руслан побагровел. Он стоял по колено в воде, сжимая и разжимая кулаки, но сделать ничего не мог. Он же не Давид, победивший Голиафа. Вечер был испорчен, и мы перестали ходить на море.

Но все хорошее всегда заканчивается. У нас была путевка на две недели, а у родителей Руслана на месяц. Я, право слово, не знаю, как они грелись в металлическом контейнере в октябре. Но не в этом суть.

Чемоданы были собраны. Мы отправились на вокзал, а Руслан увязался нас провожать. В те годы еще никто не слышал о мобильных телефонах, Интернете, Телеграме и прочем. Поэтому, когда поезд тронулся, Руслан бежал рядом с нашим окном до конца перрона, и ветер доносил обрывки его слов:

– …иши мне! …агадан… апомни адрес …агадан!

Разумеется, я не писала ни в какой Магадан и сразу забыла Руслана на тридцать лет. А вспомнила только сейчас.

Три билета на "Солнышко"

В Ленинграде был зоопарк. И есть зоопарк. В Питере. Это все один и тот же зоопарк – очень старый, по-моему организованный еще в дореволюционные времена. Нет, животные в нем, конечно, не дореволюционные, но немного странноватые…

Начнем с белых медведей. Они не белые! Суть в том, что в Питере очень грязный климат. Настолько грязный, что все коренные ходят в темных куртках, чтобы не было видно грязи. Если видишь кого-нибудь в светлых тонах, сразу становится понятно, что это приезжий. Обувь. Да, из обуви мы предпочитаем берцы. У нас, может быть один из лучших балетов в мире, с лучшими на свете белыми пуантами, но на улице мы ходим в чем угодно – в дутиках, в грубых полуботинках, раньше даже было принято ходить в валенках – обязательно с галошами. Вернемся к белым медведям. Все то, из-за чего мы носим вышеописанную обувь, у них на шерсти. Все эти наши Питерские осадки, вся эта каша из грязного мокрого снега, все эти проливные дожди, которых в Арктике просто нет. Белые медведи в лучшем случае желтые – летом. Зимой они облезлые и грязные.

Обезьяны. Обезьян в нашем зоопарке много, всех сортов и разновидностей. Они, в отличие от белых медведей, в закрытых теплых вольерах. Когда заходишь в обезьяний павильон, можно потерять сознание от амбре от… как бы это выразиться… обезьяньего помета. На глазах изумленной публики, они в этом… как бы это выразиться… помете роются, валяют свою морковь (почему в нашем зоопарке обезьян кормят морковью, а не бананами – первый вопрос, приходящий в голову ребенка, пришедшего в обезьянник). Ну в общем, что возьмешь с обезьян, это же наши предки! Вы заметили, как я деликатно избегаю слова «говно»?

Жирафы. Кто по-настоящему мне всегда нравился, так это жирафы. В нашем зоопарке у них отдельный вольер с крытыми (зимними) и открытыми (летними) отсеками. Жирафам в нашем зоопарке так хорошо, что они постоянно размножаются, и все с удовольствие смотрят на маленьких тонконогих телят с мягкими рожками. Питер – город жирафов, короче.

Любой Питерский ребенок это все видел с пеленок, а точнее с дошкольного возраста. Обычно в зоопарк приходят лет в пять-шесть, а в следующий раз, если не сложилась страсть зоолога, уже со своими детишками, которым тоже лет пять-шесть. Но мне довелось побывать в зоопарке лишний разок.

Дело в том, что я на двенадцать лет старше брата и сестры (они двойняшки), и соответственно, когда им пришел возраст изучать роющихся в фекалиях обезьян, мне уже было семнадцать лет. И вот, прости Господи, семейный выход – в зоопарк. Зачем там была нужна девица-динозавр пубертатного периода? Очень просто: родителям было необходимо пихать меня во все мероприятия двойняшек, ибо им надзор, а мне воспитание.

Итак, мы достойно выдержали и белых медведей, и макакин павильон… Но дело в том, что в зоопарке образца 1995 года было еще некоторое подобие детских аттракционов. И вот! Мама подходит к кассе детских каруселек, смачно отсчитывает купюры и говорит:

– Три билета на «Солнышко»!

Подходим к этому «Солнышку». Как я и говорила раньше, Ленинградский зоопарк рассчитан на детей пяти-шести лет. Таким образом, карусель «Солнышко» представляло собой крошечное колесо обозрения, которое поднималось максимум на три метра. И кабинки в нем были рассчитаны, соответственно, на дошколят.

Билетерша пустующего «Солнышка» очень обрадовалась, что к ней привалило сразу три посетителя, как-никак выручка. Я стояла, предчувствуя свой позор, и умоляла любого бога, чтобы никто из знакомых подростков не видел, как я катаюсь на «Солнышке».

Знаете эту фишку подростков: если несешь яйца из магазина, то обязательно встретишь одноклассника, который сострит: «Юля с яйцами!» или «Яйца не разбей!», или «Сейчас получишь по яйцам!»; если родители тебя послали за туалетной бумагой, то и тут ты обязательно кого-нибудь встретишь… А я тогда была в одиннадцатом классе.

И вот меня посадили на «Солнышко», чтобы я следила там, на этой космической высоте в три метра, чтобы брат и сестра не чебурахнулись. Сижу я, значит, скрючившись в крошечной кабинке буквой «зю», коленями в подбородок. Рожа у меня красная от позорища, я прилагаю космические усилия, чтобы казаться маленькой и незаметной на случай появления любых моих знакомых. Бедное «Солнышко» отчаянно скрипнуло и накренилось, ему предстояло проехать три круга с такой коровой.

После «Солнышка» я прокатилась на «Божьей коровке», затем, разумеется, на «Уточках», не удалось избежать и «Ромашки», .но последнее испытание меня добило. Помните песенку: «У пони длинная челка из нежного шелка»? В нашем зоопарке тоже была полудохлая пони, которая катала детскую тележку по кругу. Настало время испытать пони на крепость. Все с той же красной рожей, я влезла с двойней в крохотную тележку. Пони хотела, было, резво побежать по привычной колее. Но вместо этого неистово заржала в предсмертных судорогах и чуть не протянула копыта. Тележка подозрительно накренилась на сторону, где сидела я. Маленькие колесики под тяжестью такого груза ушли глубоко в грунт.