Культурологическая экспертиза . Теоретические модели и практический опыт

Фильм же подвержен системе нарративных правил. Операции отбора и координации материала превращают кинемы в монемы (сложные смысловые единицы, соответствующие кадрам), лишая их потенциального многообразия различных точек зрения, превращая из настоящего в прошедшее. «Когда вступает в свои права монтаж, то есть когда кино превращается в фильм… происходит превращение настоящего времени в прошедшее (путем координации нескольких живых языков)» [391] . Поэтому в кино стилистика (набор образов среды, атмосферы, жанра и т. п.) оказывается более говорящей, чем возможное конкретное сообщение. Стилистика, как утверждает П. Пазолини, и выполняет грамматическую функцию. Рождение смысла кинематографических знаков происходит на стыке «грубой натуралистической фатальности кино» [392] и субъективности авторства режиссера.

Схожий подход к кинематографу как особому средству выражения мира самого по себе можно найти в работах другого классика семиотики кино – Ж. Митри. В статье «Визуальные структуры и семиология фильма» он отмечает, что основная задача изображения – не передавать какой-то устойчивый, конкретный смысл (символ, созданный самим кинематографом или заимствованный из мифологии и психоанализа), а являться «экраном для всякого иного смысла, нежели его собственный» [393] . Соответственно основная особенность кино заключается не в специфике используемых знаков, а в самой «фундаментальной способности значить». «Фильмическое изображение позволяет нам думать о демонстрируемых им вещах, поскольку предлагает нам мыслить этими вещами в том порядке, в каком они следуют друг за другом и вызывают соответствующие коннотации» [394] . Соответственно, кинематограф как акт сознания, «структурирующий вещи», есть специфический способ выражения самого мира, способ превращения реальности в логос. В соответствии с данным подходом, речь идет уже не о стройной грамматике киноязыка, но исключительно о его стилистике и поэтике.

Появление данных концепций в рамках семиотики кино обозначило выход проблемы анализа кинематографа на следующий, более высокий научно-теоретический уровень.

IV. Философия кино

В середине 80-х гг. соединение идей постструктурализма (Тодоров, Женетт, Кристева) с философией (Лиотар, Деррида) и психоанализом (Лакан) породило такой подход к анализу кинематографа, как философия кино.

К. Метц, Ж. Делёз, С. Жижек и др. представители этого направления делают акцент не на анализе конкретных значений, образов, символов и грамматике их порождения и использования, а на самой способности кинематографа выступать в качестве нового способа мыслить. Поскольку данный тип анализа редко используется при рассмотрении конкретных кинотекстов (за исключением сугубо «экспериментальных» или авторских), мы лишь кратко укажем на его основные идеи и принципы.

Философию кино интересует осмысление самого по себе движения образа и образа движения, длительность и одновременность запечатленного времени, феноменология удвоений и отражений, «киномонтаж памяти», обратимость и необратимость киноповествования. С одной стороны, речь идет о переводе на кинематографический язык таких понятий? как свобода и истина, рождение и смерть, память и забвение, а также пространство, время, сознания, ничто и пр. Современный кинематограф буквально визуализирует философские сюжеты и концепции последних десятилетий XX века: «смерть субъекта», «представление непредставимого», «различие и повторение», «копия и симулякр». С другой стороны (и это представляется более сложным), задача заключается в осмыслении самого «потока кино» в терминах философии [395] .

Кинематограф становится особым «опытом» знакомства с пространством и временем, побуждает нас к иному восприятию, трансформируя сознание. Отталкиваясь от теории А. Бергсона о том, что интеллект не способен уловить сути движения (работая лишь с конкретными «неподвижными срезами»), Ж. Делез постулирует специфику кинематографа как средства непосредственного восприятия движения и времени. Это связано с тем, что, с одной стороны, киноизображение действительно фиксирует движение объекта, но с другой – «образ-движение» отсылает непосредственно к изменяющемуся целому, сам по себе представляет подвижный срез длительности. Фильм как объект восприятия есть становящееся на глазах зрителя целое. Однако это – лишь первичный уровень развития потенциала кино. Второй уровень – образ-время, который приобретает особое значение после Второй мировой войны. Если до этого «образ-время» лишь просвечивал сквозь текст (сквозь линейную событийность произведения), то теперь время выносится за скобки, и уже, наоборот, сам текст лишь просвечивает через «образ-время» [396] .

С. Жижек и К. Метц выстраивают свои теории в более тесной связи с принципами психоанализа Ж. Лакана. Основным объектом исследования становится вопрос о взаимоотношении кинотекстов со зрителем; основной логикой поиска ответа – исследование зрительского «желания реального», т. е. вовлечение зрителя в переживание опыта, не переводимого и не передаваемого рассказом. «Этот эффект предшествующего существования – этот слабый гул “давних времен”, самого главного детства – представляет собой великое (и глубоко бессознательное) очарование любого вымысла» [397] . В отличие от большого количества психоаналитических исследований кино, изучающих психологию (а иногда и патологию) режиссера и зрителя, архетипы, заложенные в сценариях отдельных фильмов и т. п., К. Метц осуществляет попытку отождествления кинематографического повествования с высказыванием «субъекта желания», которого «нельзя отождествить ни с создателями фильма, ни с его зрителями, но который располагается в «странном месте» – в разрозненных образах, лишенных видимости, в образах аффективных …» [398] .

Культурологический анализ кинотекста предполагает обязательное знание всех перечисленных элементов, однако использует полученные на этом этапе данные исключительно в качестве исходного материала. Прежде всего, следует отметить принципиальную специфику данного подхода к рассмотрению любых составляющих кинотекста. С этой точки зрения, трактовка их значения оказывается актуальной только на метауровне, на уровне «мифических слов» [399] , обусловленных в равной степени как внутренними законами самого фильма (или авторского стиля, школы, направления), так и идеологией конкретной исторической социокультурной ситуации. Соответственно, это требует и более развернутого и комплексного контекстного анализа. Большое значение приобретает рассмотрение существующих социокультурных практик и место в них кино как особой коммуникативной системы; исследование тенденций формирования новых и трансформации старых институтов транслирования кинопродукции; анализ аттракторов кино-культуры, порождаемых психологическими потребностями и горизонтом ожидания зрителей [400] . Если обычно в традиционном контекстном анализе условия создания кинотекста исследуются как среда (помогающая или мешающая автору реализовать свой замысел, определяющая то или иное видение, трактовку образов и событий), то при культурологическом анализе контекст рассматривается как активная действующая сила, необходимым образом предопределяющая возможные стратегии и направления развития самого пространства кино.

В зависимости от конкретных целей и задач проводимого анализа, в центре внимания может находиться любая составляющая кинотекста или контекста его создания и последующего существования. Однако в методологическом плане на первом месте всегда будет оставаться не оценочный характер исследования (хороший/плохой фильм, удачное/неудачное использование выразительных средств), а анализ фильма как отображения системы сложных социокультурных тенденций, существующих в мире кино и культуры в целом.

Сведения об авторах

1. Антипова Татьяна Борисовна – кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры теории и истории искусства и культуры Волгоградского государственного института искусств и культуры, член Союза художников России, член художественно-экспертного совета по народным художественным промыслам при Администрации Волгоградской области.

2. Антонян Карина Георгиевна – кандидат культурологии, доцент кафедры теории и истории культуры Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург).

3. Астафьева Ольга Николаевна – доктор философских наук, профессор, заместитель заведующего по научной работе кафедры культурологии и деловых коммуникаций Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, заведующая сектором стратегий социокультурной политики Российского института культурологии (Москва).

4. Бакаютова Людмила Николаевна – кандидат культурологии, директор ФГУ «Центральный музей связи имени А. С. Попова».

5. Белякова Елизавета Александровна – старший специалист Комитета по спорту и физической культуре Государственной Думы российской Федерации, аспирант кафедры теории и истории культуры Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена (Москва).

6. Гудима Тамара Михайловна – кандидат философских наук, доцент, старший научный сотрудник Российского института культурологии, доцент кафедры философии, культурологии и политологии Московского гуманитарного университета.